Волчонок
Шрифт:
Смотри, мама, гордись, папа.
Кадров, где Марк всаживал бы копье в извивающегося туземца, или, скажем, сплавлялся вниз по ревущей Дамбадзо, маме не посылали.
С письмами дело обстояло сложнее. В обязанности Марка входила правка стилистики: как ни старался далекий особист, местами текст выглядел неестественно. В свободное время унтер-центурион Кнут забивался в угол кают-компании – и по три раза перечитывал письма обер-декуриона Тумидуса, исправляя то одно, то другое. Это напоминало шизофрению: разговор с самим собой. Чистый текст Марк сбрасывал обратно на Прецилл – и был уверен, что вскоре письмо дойдет до адресата.
«Гипер-почта?
Марк мечтал о таком, заранее понимая: никуда он не сбежит. Разве что ночью, во сне. Когда ему снилась самоволка, он просыпался в холодном поту – и долго лежал, вслушиваясь в храп Кия. Марку чудилось, что мать не узнает сына. «Кто вы? – спросит Валерия Тумидус у чужака, лжеца, самозванца. – Кто вы, унтер-центурион? Мой сын, мой Марк служит на Прецилле в чине обер-декуриона. А вас я, извините, не знаю…»
Он считал дни до того момента, когда оба Марка – центурион на «Дикаре» и декурион на Прецилле – сравняются хотя бы в звании. Знать бы, почему, но Марку казалось, что это сведет раздвоение личности к минимуму.
«…как дед? Надеюсь, он здоров. Скажи ему, что шамберьер со мной, как талисман. Конечно, я не могу носить кнут при себе. Но я изредка беру шамберьер у интенданта, где кнут лежит на хранении, и вспоминаю деда…»
Из всего абзаца Марк оставил: «…как дед? Надеюсь, он здоров.» Остальное вычеркнул без жалости. Похоже, на особиста нашел сентиментальный стих. Или фрагментом о шамберьере он на что-то намекал Марку, только Марк не понял, на что именно.
Поразмыслив, Марк приписал:
«Передай от меня Паку, что он – лучшая в мире обезьяна. Будь спокойна, Пак не обидится. Или, если ты по-прежнему стараешься Пака избегать, скажи деду. Он передаст без проблем.»
Марк знал, что особист вычитывает текст еще раз, после правок. На всякий случай, чтобы не пропустить лишнего. Ну, Пак нигде не лишний… Марк был уверен, что в следующих письмах обязательно появится Пак. Особист с лету ловил такие фишки.
«…скажи отцу: в смысле размещения рабов я ему доверяю полностью. Если считает, что нужно треть перевести на оборонку, пусть так и делает. Доверенность на его имя я выслал с прошлым письмом. Надеюсь, вы все получили благополучно…»
Рабы, подумал Марк. Почему их забрали?
Он размышлял не о своих рабах – акциях, удачно вложенных Юлием Тумидусом. Марк не кривил душой, когда говорил, что доверяет отцу. Его беспокоило другое. На прошлой неделе он собственными глазами видел, как рабов с «Дикаря» в полном составе вывели из энергоотсека, погрузили в три аэробуса и куда-то увезли. Медосмотр, предположил Марк. Перед дальним рейсом. К вечеру рабов не вернули на корабль; не вернули и завтра, и послезавтра, и вообще. Вместо этого на обезрабленную либурну привезли термоядерное топливо. Двигун прекрасно работал на любом виде энергии, и все равно это выходило за рамки привычного.
«Что с нашими рабами?» – спросил Марк у Тарары.
«Расстреляли,» – ответил Тарара.
Марк не сразу понял, что это шутка.
На следующий день ему приказали сопровождать капитана. Марк был удивлен, когда согласно особому распоряжению ему пришлось вооружиться
Марк видел, что лежало в шкатулках: гематрицы.
На таком сумасшедшем количестве гематриц «Дикарь» мог трижды облететь всю Ойкумену по периметру. Было трудно даже предположить, сколько стоит это сокровище. Марк вздрогнул, огляделся. Вокруг царило спокойствие, которое в любой момент могло взорваться бойней. Големы? – нет, големы не нарушили бы перемирия. Скорее уж либурнариям плечом к плечу с големами пришлось бы отбиваться от тех сорвиголов, кто, случайно узнав о сделке, решил бы рискнуть ради сказочного куша.
Старший гематр смотрел прямо на Марка. Взгляд снулой рыбы, пальцы левой руки вертят обручальное кольцо на безымянном пальце правой. Шкатулки с гематрицами были уже у капитана, освободив руки гематра для привычного жеста. Марк вздрогнул во второй раз: он узнал гематра. Ну да, конечно: Снорр, отель, зал кафе – часть, видимая с балкона. Живой компьютер пьет кофе, время от времени записывая что-то на длинной ленте…
Узнал ли гематр Марка? Такие, как он, ничего не забывают. «Тебе-то что за дело? – спросил себя Марк. – Ну, узнал. Сопоставил мальчишку на балконе с бойцом сопровождения. И что?» Тревога не уходила. Марк понятия не имел, какие выводы может сделать ужасающий мозг гематра из горстки разрозненных, в сущности, бесполезных фактов.
На «Дикарь» вернулись без происшествий.
«…теперь о главном. Вчера в лазарете случился пожар. Ничего особенного, потушили. Мне исключительно повезло: я помог выбраться наружу штандарт-вексиллярию, страдавшему от расстройства желудка. В итоге мне вручили медаль «За доблесть». Представляешь, мама? Я и не знаю, гордиться мне или смеяться. Вот, смотри…»
Со снимка глядел бравый обер-декурион Тумидус. Грудь молодого вояки украшала медаль: серебристый кругляш с орлом и надписью. Все в письме было враньем от начала до конца: пожар, лазарет, спасение штандарт-вексиллярия, взятого теплым на толчке. Особист сработал мастерски. Между строк ясно читалось: «Правды, мама, я написать не могу, не имею права. А медалью похвастаться хочется. Пишу, что разрешили; в остальном – гордись сыном…»
«Неужели правда? – подумал Марк. – За доблесть…» В его воображении встал горящий лазарет. Мигом позже явился туземец, пронзенный копьем. Ламбеджиец извивался, пригвожден к земле; память чудила, превратив человека в издыхающего удава. Катька, вспомнил Марк. Дед рассказывал историю о слепой удавихе Катьке…
Знали, подумал он о команде «Дикаря». Ну точно, знали. И молчали, сволочи. Ждали, пока я получу письмо на правку и прочитаю сам. Надо бы проставиться, обмыть награду. Небось, только и ждут, когда Кнут ринется выпячивать грудь… Марк ухмыльнулся. Он уже понимал, что промолчит о медали.