Волчья дорога
Шрифт:
— Наши лошади! — возмутился было французский шевалье.
— Конфискованы именем императора. — отрезал капитан. Ганс у стены невзначай качнул дулом в сторону гостей. Де Брасье хотел было возмутится, но второй француз накрыл его руку своей, призывая к молчанию.
Ганс, берите дежурное капральство и за нами, — капитан развернулся, поймал глазами насмешливый взгляд спокойно сидевшего за столом сержанта и продолжил, — Сержант, какие-то деревенские увальни разинули пасть на нашего солдата. Подымайте людей, такое надо наказать, — тут старый вояка огладил бороду и одобрительно кивнул, — Рейнеке, объясните
Зала опустела вмиг только французы остались сидеть, где сидели.
— Наши лошади... — кипятился гигант, заслышав топот копыт на дворе.
— Не волнуйтесь попусту. Капитан — благородный человек, и ничего с нашими лошадьми не случится. А вот ведьма, — тут француз задумался. Его тонкие пальцы рассеяно пробежали по волосам, коснувшись мочки уха, — это может быть интересным...
1-9
Со всех ног
Французские кони домчали их вмиг, только свистнул в ушах ветер, да капитана пару раз больно хлестнули по лицу еловые ветки. Смирная серая кобылка от юнкера почему-то испуганно шарахнулась, пару раз получила по ушам и рванула так, будто хотела убежать из-под седока прочь. Остальные кони бешеным галопом рванули за подругой. Рейнеке каким-то чудом удержался. Капитан каким-то чудом не отстал. Вся тройка пулей проскакала через еловый лес и на полном ходу выскочила на поле, прямо в толпу крестьян — суровых деревенских мужиков и суетливых баб, сосредоточенно обкладывавших хворостом вкопанный в землю столб. Столб, к которому в десяток мотков верёвки привязана белая человеческая фигура.
«Как только дров не пожалели, сволочи», — подумал было капитан. Над головами пролетела огненная комета, глухо ударил взрыв — Лоренцо прямо с коня зашвырнул в толпу зажжённую петарду. Люди шарахнулись в стороны, кто-то уронил факел— в кучу хвороста. Столб пламени поднялся в небо. К счастью далеко от страшного столба. Юнкер и прапорщик буквально слетели с коней, развернулись, встали плечо к плечу, шпаги наголо, заградив жертву спинами. Толпа попятилась, опасливо косясь на хищно сверкнувшие в лунном свете клинки. На мгновение все затихло. Яков спрыгнул с коня, развернулся. Золото офицерского шарфа блеснуло, ударило людям в глаза. Толпа загудела, попятилась. Кто-то перекрестился в испуге, кто-то торопливо сорвал шапку с головы.
— Что здесь происходит? — размеренно произнёс Яков.
Глухой ропот в ответ. Толпа подалась назад. Ещё немного. Но не разошлась, даже сомкнулась плотнее. Яков привычно — за войну случалось унимать мятежи — пробежал взглядом по первым рядам, примечая вожаков.
— Эй, вы, трое, — ткнул он пальцем в тех, кто показался ему таковыми. Как и все, вислоусые, обветренные деревенские дядьки, но на вид побогаче остальных. Один из них шустро спрятался за спины соседей.
— А ну оба, ко мне... — двое оставшихся шагнули вперёд, сдёрнув с голов мохнатые шапки и опасливо косясь на капитана.
— Что здесь происходит? — ответить попытались все разом, да так что ничего не разобрать.
— Молчать, — рявкнул Яков опять, надсаживая горло. — Что здесь происходит, я вас спрашиваю? — и ткнул пальцем ещё раз в самого толстого. Тот измял всю шапку, и начал говорить, трижды протитуловав капитана «вашей светлостью». На колени, правда не упал, и на том спасибо.
Говорил
«Интересно, свой?» — подумал про себя капитан. Мужик, оказавшийся местным старостой, деловито рассказывал меж тем про беды и несчастия. Мало того, что какой-то бородатый сын дьявола безбожно обсчитал тогда крестьян на честно заработанные на урожае талеры, так и соседи, собравшись со всей округи крепко набили им морды. И все прочие части тела тоже. По колдовскому наущению, не иначе...
«Значит, не свой, раз побили», — подумал капитан мельком, пытаясь вспомнить — а не проходила ли рота осенью через эти края.
Крестьянин меж тем, все также махая руками рассказывал о кознях диавольских, переполнивших чашу ... А кто виноват — понятно дело, ведьма. Давно уже на подозрении была. А уж когда вызванный из бездны зверь порвал господина трактирщика — оного господина капитану тут же предъявили на обозрение. Жалобно стонущего и перевязанного холстиной с ног до головы. Короче, терпение у крестьян кончилось и пошли они правосудие чинить. Как водится, не над теми, кто виноват, а над теми, до кого можно дотянутся.
Яков обвёл толпу глазами ещё раз и похолодел — давать крестьянам говорить было ошибкой. Толпа успокоилась, отошла от первого потрясения и начала накручивать себя — каждое слово старосты встречалось густым одобрительным гулом, криками «так» и «правильно». Староста уже не робко отчитывался перед офицером — орал, махал руками, накручивая толпу. Кольцо вокруг капитана постепенно сжималось — блеск стали и золото шитья на офицерском шарфе капитана ещё держали передние ряды поодаль. Но сзади не видели стали, там слышали только слова — и напирали вперёд, теснили передних. Кое-где над толпой сверкнули в лунном свете жуткие стальные полукружия. Лезвия кос, насаженные торчмя. Капитан уже видел их в деле и его передёрнуло.
Ещё один вдох.
— Назад, — крикнул Яков во всю силу лёгких, — самосуд чините, сволочи.
— Прощения просим, ваша светлость, — теперь староста, почуяв силу, говорил уверенно и даже нагло, — но никак нет. Наша воля...
— Колдовство — дело инквизиционного суда. Не ваше, мужичье дело, в таких материях разбираться …
— Мы, ваша светлость, не католики чёрные, веры истинной держимся, евангелической. Нам инквизиция без надобности. Сами разберёмся, по всем правилам, люди просвещённые, …
— Хорош болтать, жги, — заорал кто-то — молодой, да нетерпеливый, выскакивая из задних рядов и занося над головой иззубренную косу.
Громом ударил мушкетный залп. Торопыга застыл, коса, перевернувшись, упала с перебитого древка. Парень в испуге шагнул назад, оступился и сел прямо в костёр. И тут же вскочил, убежал с диким криком. Яков обернулся — посреди леса, во тьме под еловыми ветками вспыхнула россыпь злых оранжевых точек — огоньки солдатских фитилей.
«Больно много, — машинально отметил себе капитан, — я приказал поднять одно капральство». На миг воцарилась тишина. Мёртвая, как в сердце бури. И вдруг толпа глухо гудя, шарахнулась в стороны, давая дорогу кому-то.