Волчья королева

Селиванова Ирина

— Ну? — спросила Софья, будто прочитав мои мысли. — Ты больше не истеричка-комнатный фонтанчик?

— Ох, не знаю, — глубоко вздохнула я, прикрывая глаза. — Все кажется таким нереальным, что даже думать об этом не получается. Я не могу представить, что со мной будет в Сибири.

— Но ведь это так здорово! — удивленно воскликнула подруга. — Зачем вообще нужно это море, где все тысячу раз были и куда можно съездить в любое время года? Тебя же ожидает полное приключений путешествие в неизвестный мир!

Я фыркнула, недовольно косясь

на Совушку. Она с таким энтузиазмом расхваливала Сибирь, словно готова была сейчас же позвонить родителям и заявить, что вместо Греции едет со мной. Я же с каждой секундой все больше и больше чувствовала, что привычный мир начинает рушиться, а все знакомые и любимые возводят перед собой защитные стены, не желая пропускать меня сквозь свою идеальную броню. Никогда еще я не чувствовала себя такой маленькой и всеми покинутой. Мне хотелось забиться в какой-нибудь угол и ждать там, пока обо мне все забудут.

С другой стороны, во мне просыпалось что-то, похожее на интерес. Совушка была права: меня ждал совершенно неизвестный мир. Все могло пойти очень плохо, но и очень хорошо тоже могло, и я уже начинала осознавать, что не хочу терять эту возможность.

— Ладно, поеду я в эту Сибирь, — сказала я, глядя в глаза подруге. — Будь, что будет, да? На море мы можем поехать следующим летом.

— И правильно, — кивнула Совушка. — В следующий раз твой папа точно не посмеет увезти вас не понятно куда, теперь он будет тебя бояться.

Возможно, она была права, а пока мне придется радоваться тому, что есть. Лишний год ничего не изменит. Море не высохнет, и солнце не исчезнет.

— Ладно, Совушка, — вздохнула я, поднимаясь с кресла. — Ты, как всегда, меня успокоила, и теперь я пошла дальше разбираться с родителями. Не знаю, что они там решили, но, судя по всему, мы уезжаем через несколько дней.

Наскоро попрощавшись с бабушкой Софьи, я выбежала из подъезда и быстрым шагом направилась в сторону дома. Не очень-то хотелось светиться на улице в домашней одежде: рядом жили две мои одноклассницы-близняшки, главные сплетницы школы. Заплаканная Женя в старой одежде была бы их лучшим номером.

Через несколько минут я уже стояла возле входной двери нашей квартиры и думала, что сказать родителям. Я чувствовала себя злой и виноватой, а эти чувства не были хорошими советчиками при таких разговорах.

Наконец, собрав все свое мужество в кулак, я повернула ключ в замке и вошла в квартиру. В коридоре никого не было, но из зала доносились приглушенные голоса. Медленным шагом я направилась туда.

В зале собралась вся семья. Мама, как я и предполагала, сидела на диване с синим платочком в руках и тихо всхлипывала, отец мерил комнату большими шагами, а Лера была занята игрой в куклы. Все замерли на своих местах, когда я появилась в дверном проеме.

Остановившись возле границы порога, я не знала, что делать дальше, потому что никогда не попадала в подобные ситуации. Глаза нервно метались от одной фигуры к другой.

Мама первая оправилась от всеобщего ступора и бросилась ко мне. Теплые руки обволокли мою спину, а потом она крепко прижала меня к себе.

— Женька! — радостно воскликнула Лера. — А я думала, что больше не придешь!

Я закрыла глаза и вдохнула знакомый запах мамы: легкий отголосок шампуня в волосах, аромат постиранной одежды, а также соблазнительный запах муки и сахара.

— Что это была за выходка, Евгения? — послышался над ухом гневный голос отца. — Твоя мать рыдала целый час! Где ты была?

Я не спешила отвечать на его вопросы, продолжая нежиться в ласковых объятиях мамы. Я могла бы простоять так целую вечность, но тут жесткая ладонь схватила меня за плечо и грубо оттолкнула в сторону.

— С кем я разговариваю, Евгения? — прокричал отец.

— Я не собираюсь перед тобой отчитываться, — ответила я, изо всех сил стараясь, чтобы голос не дрожал от страха.

Отец был явно удивлен таким ответом. И, судя по его возмущенному и наполненному злобой взгляду, сейчас должно было произойти что-то такое, что потом нельзя будет так просто исправить. Я твердо смотрела в глаза человеку, который дал мне жизнь, и понимала, что буду стоять так до конца. Обычно я трусила, когда папа начинал ругаться, но сейчас во мне бушевала злость, которая подпитывала мое сердце, не давая страху проникнуть в него.

К сожалению, или к счастью, между нами встала мама.

— Хватит, Виктор, — твердо сказала она, хотя слезы ещё не высохли на её щеках. — Твоя дочь вернулась. Это главное. В конце концов, это мы с тобой виноваты. Женечка должна была узнать о поменявшихся планах гораздо раньше и не в такой обстановке.

Я открыла рот для того, чтобы сказать, что мама, разумеется, ни в чем не виновата, но она продолжила, не дав мне и рта раскрыть.

— И не говори мне, что думал о другом повороте событий. Ты, милый, отлично знаешь, насколько бывают вспыльчивы и обидчивы подростки в её возрасте. Разве ты был не таким? Тут нужно терпение, а ты только кричишь. Нельзя же в этой жизни всего добиваться только криком!

Отец, к моему удивлению, покорно склонил голову, признавая свое поражения, и я, с явной неохотой, тоже расслабилась.

— Отлично, — кивнула мама и повернулась ко мне. — Мы все понимаем, Женя, но впредь ты должна лучше контролировать свои эмоции. Знаешь, в твоем возрасте я вела тайный дневник. Когда меня кто-то злил, обижал или же наоборот радовал, я сразу бежала к своей заветной тетрадке и долго выводила в ней аккуратные буковки, снимая душевное напряжение.

Я едва сдержалась, чтобы не скривиться, и сдержанно кивнула матери. От представления самой себя, пишущей и рисующей сердечки в тетради, хотелось смеяться. Я никогда не сходила с ума по всему этому и не собиралась, помня, как глупо вели себя подруги, влюбляясь в очередного «мальчика, который со мной к репетитору ходит».