Волчья шкура
Шрифт:
— Что вам угодно?
— Я принес вашу книгу, — сказал Малетта и поднял руку так, как поднимает школьник, который хочет, чтобы его вызвали. Дети, зажав руками рты, корчились от смеха. Малетта казался им неимоверно комичным.
Господин Лейтнер по-спортивному соскочил с кафедры: хоп! Вот, мол, смотрите, какой я ловкий, какой храбрый и…
— Именно во время занятий? — спросил он ядовито.
— Позже я не смогу прийти, — объяснил Малетта.
Он держал книгу, как пистолет, направленный на учителя, и учитель уже
Несколько секунд царила мертвая тишина. Потом какая-то девочка тихонько заплакала. В сумраке раскачивался провод с пустым патроном, а господин учитель неподвижным взглядом уставился на потолок.
— Как это могло случиться? — сказал он. — В жизни ничего подобного не видел.
— Что ж, такие вещи случаются, — сказал Малетта, — и пожалуй, имело бы смысл включать это в учебную программу.
А неоновые трубки в «Грозди» еще горели, хотя и мигали так, словно вот-вот потухнут; господа завсегдатаи все продолжали заседать, им надо было дождаться Хабихта.
— Если я не ошибаюсь, — сказал Франц Цоттер, — эта дорога находится в ведении окружного управления и расширять ее не наше дело.
— Верно, — сказал Хакль, — но деревья — наши. Они уже не в духе времени и потому их надо срубить.
— Что он сказал? — спросил один из хуторян.
— Что они уже не в духе времени, — гаркнул другой.
— И еще, — сказал Франц Цопф, — они заслоняют дома. А дома у нас — загляденье.
Франц Биндер, сидевший с ними, поднялся и пошел к стойке напиться воды. Он сказал:
— Я велел весь фасад подновить! А вывеску «Мясная торговля и гостиница «Виноградная гроздь» позолотить. Обошлось в копеечку! Я и неоновые трубки раздобыл (они уже опять гаснут), и музыкальный ящик (он тоже уже не работает), еще кофеварку «Еспрессо» куплю! А туристы ничего этого не видят. Они проезжают мимо! За целое лето хоть бы один остановился в гостинице! А почему? Да потому, что эти поганые деревья все заслоняют! Срубить их к чертовой бабушке! А дрова пускай Укрутник купит.
Они проголосовали — подняли руки (ястребиные когти, кротовые лопатки, бесформенные куски мяса с пятью отростками), и едва было принято решение (семью голосами против одного, Франца Цоттера) срубить деревья вдоль дороги, как в подворотне послышались чьи-то решительные шаги.
— Вот и он! — сказал Франц Цопф.
— Вахмистр идет, — сказал Хакль.
Они встали по стойке «смирно», не сводя глаз с двери. Дверь распахнулась, и вошел матрос.
— Вы можете взять вашу жареную свинину, — сказал Франц Биндер.
— Благодарю, я уже поел. — Матрос повернулся к столу завсегдатаев: — Эй
Они молча таращились на него.
А он:
— Предводитель вашей шайки еще в городе? Хочется мне сбрить его бородищу и поглядеть, какая задница за ней скрывается.
Они все еще молчали. Внезапность нападения так их ошеломила, что они не находили нужных слов. Только угрожающе поднялись со своих мест — все разом.
А матрос:
— Сидите, сидите! Я тоже к вам подсяду. Окажу вам раз в жизни такую честь. А Биндер принесет мне добрую кружку сливовицы. Надо нам выпить за спасение душ покойников!
Он взял стул и сел, члены совета общины тоже сели, все еще настороженные (словно изготовясь к прыжку), и опустили на стол сжатые кулаки.
Франц Биндер налил водку, подал ее матросу и спросил:
— Что делать с жареной свининой?
А матрос:
— Да хоть собакам бросьте! С сегодняшнего дня я перехожу на вегетарианскую пищу. — Он взял стакан и высоко поднял его. — Итак, — сказал он, — за покойников! И за будущее! За свободу, за мир и что там еще у нас пошатнулось! Потому что все зиждется на прошлом, а оно уходит из-под пог. — Он залпом осушил свой стакан, со звоном поставил его на стол и поочередно заглянул каждому в глаза.
— Никто ничего не подозревает. Все невиновны, — произнес он наконец.
— А о чем речь-то? — спросил начальник пожарной охраны.
Матрос повернулся к нему.
— Об иностранных рабочих. О недочеловеках, как вы их называли.
Молчание. Только жужжат и мигают неоновые трубки.
А потом матрос:
— Были здесь такие? Да или нет?
— Господи, да с тех пор сколько воды утекло! — сказал Франц Цопф. — Может, и были какое-то время.
— Ясное дело, были, — сказал Франц Цоттер. — Припомни-ка получше. Ты сам у себя на хуторе одного держал. И ты тоже (он повернулся к одному из хуторян). И ты (повернулся к другому). И ты тоже (к третьему). Сдается мне, что и у Караморы был один.
— У меня тоже был, — сказал Хинтерлейтнер, свирепого вида мужчина. — Я бы ему с удовольствием голову размозжил, лодырю эдакому.
— Он прав, — сказал матрос, — по крайней мере говорит, что думает. Значит, всего их было шесть, а может даже семь?
— Шесть, — пробормотал Франц Цопф. — А на кой тебе это сдалось?
Матрос, прищурившись, взглянул на него.
— Сейчас узнаете, — сказал он, — но сперва я хочу заметить, что мы с вами никогда на «ты» не были.
Угрожающий шепот.
— Что он сказал? — спросил один из хуторян.
Фердинанд Шмук наклонился и гаркнул ему в ухо:
— Что мы с ним никогда не были на «ты».
Матрос откинулся на спинку стула и спросил:
— Может, кто из вас еще помнит, что сделал отряд самообороны с этими шестью иностранными рабочими весной сорок пятого года?