Волчья стая
Шрифт:
Пришло письмо от Сновида, что получила Рига в казну городскую вергельд, за конунга Свена – Вилобородого, золотом два его веса.
Дела политические заставили меня отправить Вячко наместником в Киев, больше такой город доверить некому. Пришлось приближать к себе сотника Твердяту, он и службу таможенную теперь правил по всем уделам нашим, обучая премудростям в Академиуме-дружинном и за внутренней безопасностью всего государства Руссов бдел. Боялся шибко я, что наступит в скорости кадровый голод и стану на каждого смышлёного, навешивать дел пуще возможного. Везло мне покудова с единомышленниками.
Рута, начав
Ближе к зиме пожаловал, в тепло и уют моего замка ведун Фрелаф, косточки погреть да с детками моими по-стариковски понянчиться. Так и сказывал всем, а мне другое
– Сговариваются бывшие родовитые, которых ты от владений уделами отодвинул, за твоей спиной с деньгами на - это дело дрянное Константинополем ссужено, смуту сеют, что не человек ты вовсе…, тому и свидетели у них находятся. Уж не знаю, как в стольном граде Волков у них сложиться, а по окраинам делов могут натворить. Про наместника Сновида, наговаривают мол самостоятельный больно, многим распоряжается и в карман твой заглядывает, лютует сильно с соседями и богов не чтит.
– Ты Фрелаф, как вертаешься, так забот всяких целый воз, разбирать потом всем миром приходиться. Про Сновида мне Проша писал, что наветы всё. Примучил он там капище Святовита, так они первые начали и сами не угомонились пока он их не выселил, зато селище теперь наше там и острог добрый. Что с врагом внутренним, делать если смуту чинить вздумают?
Думал по весне в Ригу отправиться, а чего тракт зря что ли делали, вот соберусь сейчас да в путь. Заодно и дела проверю в Смоленске с Полоцком да с товарищами старыми повстречаюсь.
Сбынька сотворил чудо чудное, карету, бронированную с печкой дровяной и оконцами, на санном ходу. Вышли утром, по свежевыпавшему снегу с двадцатью гриднями конными «Волчьей стаи». В карету взял, напросившуюся Машеньку и Твердяту дела дорогою обсудить да поправить, коль станется. Думаю, что ромейку жёны мои, как бездетную со мной спроваживали, чтобы я не озоровал и пригляд имел. Гостеприимство Борислава и Прокши только Маше и удавалось урезонивать. Друзья поили и потчевали яствами, не желая отпускать, гордились развернувшимися стройками каменных домов и укреплений. Воеводы их жаловались Твердяте, на людей возле дружины околачивающихся, то брагой гридней угощают в трактире, то подарками одаривают и слухи плохие распускают.
Мол не любо богам, дела творящиеся…, не делалось так предками…. Против правил и не по чину правит новый князь нами…
Устроил Твердята проверку трактиров с гриднями, да наказ дал трактирщикам примечать смутьянов и лично ему весточку про них отправлять, за копейку серебром.
С тяжёлым сердцем и в думах тревожных покидал Полоцк, отправились к будущему всего государства Руссов, колыбели флота. У меня была возможность захватить господство на морях начав их освоение гораздо раньше англичан и испанцев. Только бы дали успеть, не завалив проблемами.
Охранные башни, задуманные ставиться в дне пути друг от друга, благодаря спрямлённому и ровному тракту, теперь
– Твердята присмотри за княжной.
Мои гридни серьёзно прореженные, кто не словил сразу стрелу бронебойную, спешились и вставали в стену щитов направленную к лесу. Из лесной чащи стали выходить нападавшие, числом раза в три превосходящим. В броньке и с оружием, как у дружинников наших. Поди и были они все «нашими», из недовольных. В моих руках ожили и заиграли бликами, подначивая пустить их в дело ратное, два моих клинка заветных. Распахнулась дверь бронекареты и оттуда вышла Маша, с кинжалом у шеи, а за ней Твердята, ухвативший крепко жену мою и кинжал у её горла сверкнул
– А ну не балуй княже, скажи гридням своим мечи да щиты на снег кинуть. Отпустим всех, кто миром сдастся.
Даже если я брошусь к карете, арбалетчики разнесут, пробивая щиты, всю оставшуюся и израненную дюжину «Волчьей стаи», а потом и меня с Машей нашинкуют стрелами. Услышал, как мои гридни переговариваться стали, одну фразу твердя
– Никто кроме нас…, Никто кроме нас…!
За спиной стрелков, только вышедших из леса, раздался волчий вой множества пастей и тут же на них хлынула серая волна. Они не успели даже повернуться на шум, как в них впились клыки.
Мир вокруг меня окрасился,
– Как давно я не танцевал свой танец смерти, с остановившими своё падение снежинками.
Отвел клинок кинжала, от хрупкой и нежной шеи, моей ненаглядной ромейки. Завел руки Твердяты за спину и туго связал ремнями сыромятными. Не удержался и немного поломал гадине пальцы. Когда мир вернулся и снежинки дальше полетели по своим делам, я нежно обнимал свою Машеньку и ногой стоял на связанном и ошалевшем предателе. Перепуганные вороги бежали от волков на мечи моих гридней. Бой был закончен, или бойня. Вожак стаи подошёл ближе ко мне и потянул воздух ноздрями, как бы подтвердив родство наше. Завыл громко, а потом ему вторили все волки, подключились и мы с гриднями.
Устроили двоих раненых в моей карете, прямо поверх туго связанного Твердяты. Больно было на сердце от предательства, вроде проверенного и заслуженного перед княжеством человека, ещё раз осознав, как на таком посту мне не хватает Вячко. Вызнавать у него ничего не стал, пусть до Риги промаринуется, да и сам знать должен, как спецназ Сновида спрашивать умеет. Мы с Машей верхом дальше отправились в окружении дюжины гридней «Волчьей стаи».
Вот и открылось для меня, через кого паутинка то плелась, константинопольскими и почему она раньше никак не распутывалась. Надо решения принимать теперь, кого на место важное ставить, как не допустить подобного впредь, а ещё Сбыне посоветовать броневых листов добавить на карете, хотя-бы в некоторых местах. Страшно за Машу пришлось, когда болты арбалетные бронь кареты пробивать стали.