Волчья жена. Глава 8

Шрифт:
– Да что вы все заладили одно и то же! Нет другой дороги? Как же! А ты пробовала ее поискать? Неужто легче сдаться?
Упырицы сверкнула на меня багровыми глазищами. Ее лицо исказила ярость. Почти сразу на смену ему пришло отчаяние.
– Ты не понимаешь...
– прошептала она с придыханием.
– Я. Их. Убила. Выпила!
– Не ты...
– Я! Это была я! Как я буду жить с этим?!
– выкрикнула она.
– А как жила раньше?
– я тряхнула тетку.
– А раньше я не знала другой жизни. Не думала, что есть
Агнешка замолчала. Она села, обвела взглядом оборотней, улицу, костер... на нем она задержала, будто раздумывая...
Меня дрожь пробрала. В голове еще не прозвучали мысли, а я повисла на травнице, пытаясь ее к земле прижать.
– Нет! Не позволю! Не дам!
– Уйди!
– Агнешка легко меня отбросила.
И обратно к ней меня уже не пустили. Чьи-то руки схватили, к горячему телу прижали.
– Князь!
– позвала тетка.
– Поговорим...
Оборотень шагнул к родственнице. Я забилась сильнее, гоня прочь боль в измученном теле. Нельзя, нельзя об этом думать. Заживет, куда денется? А вот Агнешка уйти хочет... А я останусь. Одна останусь. Разве это дело живого человека одного оставлять?
– Нет, не надо!
– меня лишь крепче обняли.
А они говорили. Тихо. Склонившись друг к другу головами. Длинные волосы Князя скрыли их лица, ни прочитать по губам, ни догадаться о чем речь. До боли в глазах я всматривалась в их фигуры: обнаженную, блестящую Вацлава и оборванную Агнешкину. До звона в ушах вслушивалась и не слышала ничего. А в груди тугой клубок сворачивался из колючих терновых ветвей, дышать мешал. Ведь договорят они, и все - нет больше тетки моей. Шаг в сторону и примет костер ее добровольную жертву, прожует алыми искрами, погудит сыто и рассыплется жирным пеплом и довольными угольями.
Договорили.
Волк резко вскинул голову, волосы за уши отвел и кивнул.
Агнешка, счастливая и довольная ко мне направилась, походкой летящей, словно лебедушка на свободу отпущенная. Я аж вздрогнула и слезами от облегчения расплылась. Обмякла в руках оборотня и глупо улыбнулась от свалившегося пуда счастья. Послушала меня травница, ой умничка! Ну, теперь все хорошо будет!
– Агнешка!
– крикнула я.
– Да пусти же, болван, дай обнять ее скорее!
– Не отпускать, - распорядился Князь.
Что? Да как же...
Нахлынула растерянность.
Почему же это?
Тетка подошла ко мне. Лицо мое ладонями обняла и сказала:
– Слушай меня крепко, Янэшка. Слушай и запоминай. Дар свой колдовской тебе передаю. Негоже силе пропадать впустую, а ты справишься. Должна справиться, иначе выжжет тебя дар изнутри, ибо не твой он по праву рождения...
Я бы закрыла уши руками.
Я бы вложила ей слова обратно в горло и заставила проглотить.
Я бы связала ее и отволокла в Лес, напоила отварами и зельями, чтобы забыла она. Пусть другие помнят...
Но я не могла, а потому просто не верила ей. Ведь говорить одно, а сделать другое, правда?
– ... Как сгорю я, пепел собери, хоть горсточку, да в реку нашу опусти. Пусть хоть память обо мне до дома доедет. Лешему привет передавай. Скажи, что я наказала за тобой приглядывать, да просила дар помочь усмирить.
Я
Пусть она говорит. Если ей так легче. С меня не убудет послушать, а потом забудет она слова эти, и я забуду, ибо кто страшные сны помнит?
– ... Ну а теперь...
– улыбка моя отчего-то померкла.
– Повторяй за мной...
– я повторила. Слова странные, незнакомые. Бездумно совсем. Мне бы рот закрыть, а как если после первого слова, остальные сами полились, будто знала я их всегда?
– Вот и все, - выдохнула травница.
Все?
Как все?
А домой как же? А людям объяснить?
– Прощай, девочка моя, - меня обожгли краткие объятия, а поцелуй тетки раскаленным клеймом расцвел на лбу.
Прощай?
Нет...
Как же? Ведь шутка?
Да? Ну, скажите мне кто-нибудь...
Да что же все стоят, как на похоронах-то?!
Я смотрела на Агнешку, что шла к кострищу твердым шагом. На Вацлава, отступившего с ее пути. На костер, замерший в предвкушении.
И все равно не верила.
И не поверила, когда схватило пламя платье теткино. Когда взметнулись ярким вихрем волосы ее темные. И только крик ее, мучительный, звучавший долго, под конец хрипло, и вдруг затихнувший, заставил меня осознать случившееся: Агнешка умерла.
Мои глаза остались сухими.
Мой рот не издал ни звука.
Мое тело застыло смоляной каплей.
Я умерла вместе с Агнешкой.
***
Дальше я помню смутно.
Меня держали пока огонь горел, потом отпустили. Передо встал Князь. Он говорил что-то - не помню. Когда надоело слушать, я просто обошла его, доковыляла до пепелища, оторвала от юбки кусок ткани и завернула в него горсть пепла. И так и осталась стоять, не зная что дальше. Меня взяли под руки. Отвели в избу, где хмурые и заспанные хозева кинули мне покрывало на лавку у стены и ушли, оставив спать. Я спала.
А утром явился Вацлав, заставил меня заучить слова и сказать их перед всей деревней, покаянно склонив голову. Что говорила - не важно. Я не вдумывалась в смысл. Я думала о том, что осталась одна. Совсем одна. И это знание оказалось безумно страшным. Не стало человека, который понимал тебя с полуслова. Нет больше плеча, в которое можно ткнуться мокрым от слез лицом. Нет ощущения, что любят тебя и ждут пусть не здесь и не сейчас, но где-то и когда-то. И мир не то, чтобы враждебный. Он просто чужой. И никому в нем нет до тебя дела. Только до себя. И что ты для них сделаешь или можешь сделать.
Мы остались на день в деревне. Волки и волкодавы чистили лошадей, кормили, поили. Договаривались с деревенскими о помощи. Кому-то Князь пообещал золото за погибшего сына, кому-то скотину. Кто-то дом выпросил. Никто не остался обделенным.
Я ходила за Князем понурым хвостом - он приказал, а мне все равно было. После обеда меня украл крылатый. Вацлав махнул рукой, мол забирай. Он и забрал. Попросил помочь с крылом и с ногой, а пока я лечила болезного рассказал кто он и откуда.
Про высокие горы, где воздух кристально чист и серебрится на ярком солнце. Про снежные пики, алеющие на рассвете. Про привычку вставать в сумерках и ложится засветло. Про охоту на снежных кошек, чей мех стоит по весу золотом. Самоцветные камни, рассыпанные под ногами в старых пещерах. Горные ручьи и подземные реки.