Волчья звезда
Шрифт:
«Обученный малый», — подумал тот. Он сдвинул каблуки и резко, по-военному поклонился.
— Я могу продолжать? — спросил он.
— Да, — кивнул президент, — да. Разумеется.
— Я прослушал ваш дневник, — сказал Рихман. — Во всяком случае, ту часть, которую смог прослушать.
— Что ж, — ответил Ковальчик. — Хорошо.
— Я прошу прощения.
— Мне не нужны извинения. Мне нужны ваши соображения.
— Они должны были свернуть программу.
— Они и свернули.
— А
— Да, теперь — возобновили. Они никогда не закроют программу. Это естественно. Я не говорю о соображениях политических, экономических, об игре интересов. Человечеству, как любому биологическому виду, присуща тяга к расширению ареала. Мы называем ее духом поиска, стремлением к познанию, все такое… Но это всего лишь биология. Я говорил вчера с президентом. Он дал добро. Полный карт-бланш. Так что дело за вами, Рихман.
— Хорошо, — согласился Рихман. — Хорошо. Я попробую.
— Я сделал упор, скажем так, на культуроцент-ричность, — сказал Рихман. — На вечные ценности.
— Ясно, — ответил Ковальчик.
Здесь, в стенах Института Мозга, среди приборов и деловитых людей в бледно-зеленых халатах, он казался на своем месте. Он везде казался на своем месте.
— Я все же рассчитываю на долгосрочную программу. На колонизацию. Мы снабдим их очень хорошим архивом — литература, живопись, музыка, исторические справочники. Все это займет не так уж много места.
— Верно. Тем более, что им, возможно, придется обучать подрастающее поколение.
Ковальчик посмотрел на человека, сидящего в глубоком кресле. Лицо у него было скрыто под глубоким шлемом. Он сидел неподвижно, положив на колени раскрытые ладони.
— Как они это восприняли?
— По-моему, хорошо, — ответил Рихман. — Если судить по тестам, во всяком случае. Толерантность возросла на порядок.
— Но они смогут делать свое дело?
— О, да. Это не повлияет на уровень интеллекта.
— А если они встретят агрессивные формы жизни? Что тогда? Они смогут противостоять им?
— Они скорей ксенофилы, чем ксенофобы, — сказал Рихман. — Но все же… Полагаю, да. Не думаю, что их миролюбие будет простираться столь далеко.
— Мы все-таки постарались максимально обеспечить их безопасность, — заметил Ковальчик, — агрегаты защитного поля… Дорогая штука и на земле почти бесполезная, но там пригодится. Потом, синтезаторы…
— Аппараты молекулярного синтеза?
— Да. Умеют почти все, кроме превращения одних элементов в другие. Так что по крайней мере на первое время биологические потребности мы им обеспечим.
— А за остальное отвечаю я…
— Да. За остальное отвечаете вы.
Человек в кресле пошевелился. Рихман взглянул на бегущие по экрану энцефалографа волны и вновь повернулся к Ковальчику.
— Все идет по плану, — сказал он.
— Вот вы говорите, — полюбопытствовал Ковальчик, — что загрузили архивы всякой там классикой…
— Да. И не только классикой. Возможно,
— Но ведь если вдуматься, вся классика даже детская сплошная апология убийства.
— Да, — согласился Рихман. — Но тут возникает некий парадокс. Они цитируют «Илиаду» и им в голову не приходит, что при этом они наслаждаются чужой жестокостью. Мозг сам справляется с противоречием. Видимо, просто отметая ненужные сомнения. Слишком абстрактно, чтобы принимать все за чистую монету. Должно быть, со временем они будут полагать, что вся земная история — просто красивая выдумка. Или преувеличение.
Он наклонился над креслом и отключил прибор. Потом ослабил зажимы, и человек в кресле вновь пошевелился, осторожно выскальзывая из-под шлема.
— Добрый день, командор, — сказал он, увидев Ковальчика.
— Добрый день, Теренс. Как самочувствие?
Тот чуть поморщился.
— В голове гудит…
— Ничего. Это побочный эффект.
— Вы уверены, что при этом что-то происходит? — спросил Теренс. — Я ничего не замечаю.
Ковальчик вопросительно взглянул на Рихмана. Тот пожал плечами.
— Не жалеете, что вызвались добровольцем, Теренс? — спросил он, обернувшись к испытуемому.
— Что вы, доктор, — сказал Теренс, — это большая честь. Я только сомневаюсь — достоин ли я быть представителем человечества? Я понимаю, я должен стараться. Последнее время я много читал, думал. На нас лежит огромная ответственность.
— Мы выбрали лучших, — сказал Ковальчик.
— Я постараюсь оправдать ваше доверие, командор. Мы все постараемся. Вчера я перечитывал Тейяра де Шардена и мне пришло в голову…
— Потом, Теренс, — мягко сказал Ковальчик, — я выслушаю вас позднее.
— Простите, Командор.
Ковальчик пошел прочь, сопровождаемый Рих-маном, который еле поспевал за ним. Уже за дверью он обернулся и тихо сказал:
— Я рад, что не лечу с ними. Это не для меня.
Часть первая
Когда бы был я, яркая звезда, тверд, словно ты,
не нависала бы в сиянье одиноком ночь в вышине.
Звездные Люди прибыли в начале весны… Была глухая ночь, обычная в это время года, но все вокруг осветилось, точно днем, но без теней, так, что было видно каждую сухую травинку, а вдоль горизонта растянулось низкое пламя, словно корчилась огненная змея; потом небо раскололось, выбросив из себя искры, и вновь сомкнулось, и лишь где-то за дальними холмами продолжало пылать багровое зарево. Женщины выли, думая что настал конец света, а мужчины похватали свои копья и выбежали наружу. Я тоже заплакала, и кто-то большой, взрослый, мимоходом наградил меня ощутимой затрещиной. Все высыпали из зимних домов и смотрели в небо.