Вольф Мессинг — человек-загадка

Лунгина Татьяна

— А теперь я с кем?

— Этот человек одет в серый костюм... В руках у него вчерашний номер газеты.

— А с кем я стою сейчас?

— С шахтером, а с ним рядом очаровательная молодая женщина...

В данном случае разговор не имеет зашифрованных слов, нет в нем и уточнительных повторений, и очевидно, что никакой информации он скрыто не несет. Но и с телепатией ничего общего не имеет. У партнера на сцене черной повязкой закрыты не только глаза, но и все лицо. Платок плотно сжимал рот «отвечающего» на вопросы, а следовательно не мог он на самом деле произнести ни звука.

Вопросы задавал и сам на них отвечал один и тот же человек, тот, что прохаживался между рядами...

Здесь уже иной дар — искусство чревовещания, и обладают им немногие. Суть его состоит в том, что человек говорит, не шевеля губами, утробно, причем, разными голосами: ребенка, женщины, старика, известных актеров или политических деятелей. Тут, несомненно, присутствует актерский талант.

Я с восторгом смотрел такие номера, как диалог матери с «ребенком» — куклой, или разговор маленькой девочки с портретом своей прабабушки, или совсем сказочные беседы феи с цветами и птицами... Но и это только искусство. Элемент использования психики явно отсутствует.

В арсенале моих способностей есть древнее (как и почти все в этом мире) умение приводить себя в состояние каталепсии. Им в совершенстве владеют и многие члены секты йогов, что мне неоднократно приходилось видеть в Индии. У меня оно проявилось в раннем детстве, ты помнишь, это давало мне возможность зарабатывать себе на жизнь.

Каталепсия — это состояние полнейшей неподвижности, с застывшими членами и задеревенелостью всех мышц. Когда я вхожу в состояние каталепсии, меня можно положить затылком на спинку одного стула, а пятками на другой, так что получается нечто вроде моста. При такой «акробатической» фигуре на меня может сесть довольно крупный мужчина, которого я бы в обычном состоянии не удержал и ни на вершок не мог бы оторвать от земли. А в каталептическом состоянии я выдерживаю его довольно долго и легко. Я совершенно не чувствую его веса. Да и вообще в такие минуты я как бы выключен из аппарата чувствительности: перестает прощупываться мой пульс, перекрывается дыхание, еле уловимо биение сердца.

Иван Павлов, русский физиолог, объясняет такое состояние, например, у очень нервных людей внезапным, шоковым волнением. Бывает это при истерии или под влиянием гипнотического внушения. Он видит в этом изолированное выключение коры головного мозга без угнетения деятельности нижележащих отделов нервно-двигательного аппарата. Я же вхожу в такое состояние самопроизвольно, правда, после длительной подготовки. Мне иногда требуется несколько часов, чтобы собрать в один комок свою волю. Но в последние годы я стал все реже демонстрировать это умение. Сказываются психические перегрузки пережитых лет. В далекой юности, в мои первые турне по Европе каталепсия входила обязательным номером во все мои выступления.

Но и на этом поприще находились ловкачи, демонстрировавшие «каталепсию» с помощью всяческих механических ухищрений. Видимо, ни одна сфера человеческой деятельности не обходится без профанации и обмана.

В западных странах оккультные науки были в мое время чрезвычайно популярны, имели многочисленных поклонников и адептов. Я видел разрисованные пестрые домики и шалаши гадалок, магов, волшебников, хиромантов на Елисейских полях и Больших бульварах в Париже, на Унтер ден Линден в Берлине, на улицах Стокгольма и Буэнос-Айреса, в Марокко и Токио.

Помню легендарного хироманта Пифело, раздававшего прохожим (за деньги, разумеется) «чудодейственные» талисманы. На какой только случай жизни не было у него «спасительных» безделушек! Тут и «защита от пули и штыка в бою», и «помощь для нерожавших женщин», для «удачи в коммерции», просто для «счастья» и для того, чтобы разбогатеть. Последнее, однако, самому Пифело не помогало, и он так и не

стал в шеренгу богачей.

Припоминаю психографолога Шиллера-Школьника. Он не только по почерку определял характер человека, что весьма несложно, но и предсказывал будущее и раскрывал прошлое. Я поддерживаю точку зрения, что почерк может в значительной мере выражать определенные склонности человеческого индивидуума. В этой проблеме Зигмунду Фрейду принадлежит немало интересных и, в целом, верных выводов, в частности, в том, что касается описок, характерных письменных оговорок и пристрастия к повторению отдельных слов. Великий Гете, имевший обширнейшую коллекцию автографов, тоже, кстати, не сомневался в том, что характер и душевный склад личности сказывается на его письме — графически.

Что касается возможности толкования по почерку каких-либо элементов судьбы, будь то из будущего или прошлого — то к этому я отношусь с глубочайшим скептицизмом.

Не могу не упомянуть и таинственное общество метапсихологов — собрания спиритов и мистиков, любителей сеансов столоверчения и вызывания духов предков. Признаюсь, одно время я и сам входил в это братство «не от мира сего» и активно участвовал в их «шабашах». В тридцатых годах, в Польше, в определенных кругах спиритизм был довольно модным явлением. Благодаря активности «медиумов» число спиритуалистов было внушительным.

В основе спиритизма лежит мистическая убежденность в том, что души умерших предков при известных условиях могут вступать в контакт с ныне живущими на земле людьми.

Для осуществления такого контакта необходимо присутствие способного к потусторонней коммуникабельности медиума. Он — главное звено связи. Обыкновенно спириты нашего сообщества собирались вместе с медиумом в одном помещении, но всякий раз изгоняли любого, кто скептически относился к таким сеансам. Считается, что удачным контакт может быть только в том случае, если все присутствующие глубоко верят в спиритические принципы. Помехой может стать даже один человек, который испускает «отрицательные флюиды» и препятствует душам давно умерших людей преодолеть пространство и время.

Методы и содержание сеансов варьировались в зависимости от того, какой медиум на данном сеансе присутствовал. Имеются в виду формы связи, которыми он был способен владеть. Так были медиумы — специалисты «стуковой» системы, знатоки и мастера столоверчения, игроки на гитаре, а также писавшие на доске грифелем. Реже встречались специалисты по материализации духов. Простейшим вариантом считалось «собеседование» с духом посредством стука. В этом случае медиум впадал в состояние, сходное с гипнотическим. Через какой-то промежуток времени раздавался стук в дверь или стенку — то дух сообщал о своем появлении. И тогда ему начинали задавать вопросы самого неожиданного свойства. В ответ шла длинная очередь монотонных постукиваний. Их считали сериями, и каждая фраза означала по нумерации букву в алфавите. Соответственно из букв составлялись слова, иногда с явной натяжкой.

В нашей компании самым сильным медиумом считался некий Ян Гузик. Он вызывал дух Наполеона и Александра Македонского, Адама Мицкевича и Колумба. Приходится сожалеть, что не достало у меня тогда озорства и чувства юмора, чтобы попросить его вызвать дух Адама и Евы, виновников первородного греха, и послушать их различные интерпретации истории со змеем-искусителем. Позже я стал считать спиритизм чистейшим надувательством, ибо объясняется он всего-навсего массовым гипнозом.

В Лондоне я однажды присутствовал на цирковом представлении, где фокусники запросто демонстрировали и пародировали все нехитрые спиритические «чудеса», а потом сами раскрывали механику ловкого трюкачества.