Вольф Мессинг. Видевший сквозь время
Шрифт:
– Ты меня позоришь перед коллегами, – прошипел Мессинг.
В ответ на это Аида Михайловна только улыбнулась и лукаво покосилась на Мессинга.
...Автобус вкатил на главную улицу большого районного центра. В окнах одно– и двухэтажных бревенчатых домов тепло светились желтые огни. Автобус подкатил к дому культуры – тоже бревенчатому, только трехэтажному зданию с деревянными колоннами из вековых кедров по фронтону. Здесь окна были освещены лишь на первом этаже.
Бригада стала выгружаться из машины, артисты разминали затекшие ноги,
– Однако, доложу вам, морозец без шуток!
– Братцы, а сдается мне – нас тут не ждут!
– Как это не ждут? Что вы мелете? Через полчаса концерт!
– А где публика? Где зрители? Не видать никого!
И в это время из дома культуры выкатился невысокий лысый человек в лисьей шубе. Мохнатую шапку он держал в руке. Издали, спускаясь по ступенькам, он закричал:
– Ка-ак?! Вы приехали?!
– Приехали! – хором ответили артисты.
– Да я же звонил! Отменяется концерт! Я еще вчера вашему начальству звонил! Аврал у нас! Всех на лесозаготовку бросили! И мужчин, и женщин! Да мужчины-то какие? Старики да инвалиды! Пацаны-подростки! Весь совхоз топорами машет!
– Да темно уже – куда в темноте-то махать? – спросил басом Дормидонт Павлович.
– Дак костры запалили по всем делянкам! А что сделаешь? Надо! Два эшелона пустые стоят на сортировочной – дрова ждут! – Мужик подбежал к артистам и встал в растерянности, дыша паром. Потом натянул шапку на лысую голову и спросил: – Голодные небось? Пойдемте, покормлю вас... у меня все приготовлено.
– Я ж говорил, сперва еда! – захохотал Дормидонт Павлович. – Ай как славно-о!
– Когда вы звонили? – свирепо спросил мужичка Осип Ефремович.
– Вчерась... Утром звонил и вечером. Предупреждал.
– Мне вы не звонили! Я с вами не разговаривал! – решительно заявил администратор.
– У нас тут военные понаехали. НКВД! Директора за грудки давай трясти! Давай, говорят, дрова, а то ты у нас десять лет в лагере махать топором будешь! Ну и стали сгонять всех – мобилизация! Трудовой фронт! – лысый вздохнул, оглядел артистов. – Ну чего, будете ужинать-то? Все приготовлено...
– Дай я тебя расцалую... – Дормидонт Павлович обнял его, похлопал по спине, расцеловал в обе щеки. – Постой, а ты кто? Директор совхоза?
– Не, я директор клуба. Директор совхоза в лесу, с народом! И все НКВД там...
– Тоже работают? – спросил Артем Виноградов.
– Присматривают... – дипломатично ответил директор клуба. – Ну пошли, что ли, товарищи?
И все затопали к дверям клуба, весело переговариваясь.
– Нас не ждали, а ужин приготовили? – ехидно спросил Осип Ефремович.
– Да сердце чуяло, что приедете, – оправдывался директор клуба. – Говорил с какой-то секретаршей, а поди знай, передала или не передала? Ну вы-то, думаю, не против ужина?
– Не против! Мы не против! – отозвались сразу несколько голосов. – Очень даже не против!
Застолье было в самом разгаре. Все хором пели, а Осип Ефремович дирижировал руками, стоя у стола, и орал
И все разом стали хлопать, загалдели, перебивая друг друга:
– Ах как замечательно, друзья мои! Душа поет! – пропела Раиса Андреевна. – Хочется жить и работать!
– Работайте, Раиса Андреевна, работайте! Кто вам запрещает?!
– Дормидонт, огурчик подай! И хлебца! Выпьем, братцы, выпьем тут, на том свете не дадут!
– Правильно товарищ Сталин сказал: “Будет и на нашей улице праздник!” Будет обязательно!
– А ну дайте мне! – рыкнул Дормидонт Павлович, поднимаясь из-за стола. – Дайте спеть – душа горит! Артем, подыграй!
– Дормидонт, давай! Рвани от души!
– Опять он свою “дубину” затянет, надоел, ей-богу!
– Пусть споет, жалко тебе, что ли?
Артем Виноградов взял аккордеон, растянул меха, пробежал пальцами по клавишам, и за столом все стихли.
Вихри враждебные веют над нами,Темные силы нас грозно гнетут,В бой роковой мы вступили с врагами,Нас еще судьбы безвестные ждут...– мощно пел Дормидонт Павлович, и дальше подхватил весь стол:
Но мы поднимем гордо и смело,Знамя борьбы за рабочее дело,Знамя великой борьбы всех народов,За лучший мир, за святую свободу!– А ты чего не поешь? – шепотом на ухо спросила Мессинга Аида Михайловна и улыбнулась.
– А я слов не знаю... – так же шепотом ответил Мессинг.
За окном послышался шум мотора, потом донеслось ржание лошадей, разные голоса, но сидевшие за столом не обратили на это внимания, все продолжали с воодушевлением петь.
А Дормидонт, войдя в раж, подмигнул Виноградову, и тот, прекратив играть мелодию “Варшавянки”, вдруг перешел совсем на другую. И голос Дормидонта набрал новую силу:
Ревела буря, гром гремел,Во мраке молнии блистали,И беспрерывно дождь шумел,И буря в дебрях бушевала-а-а...И вдруг за тонкой дощатой стеной раздался топот. Кто-то шел по коридору в тяжелых сапогах, громко бухал по доскам. Дверь распахнулась, и на пороге возник высокий широкоплечий военный в расстегнутом полушубке, на котором блестели и таяли снежинки. Под полушубком виднелась гимнастерка с красными углами петлиц, и на каждой петлице три эмалевые “шпалы”.