Вольфганг Амадей. Моцарт

Торниус Валериан

— Пойми меня правильно, — продолжает тот. — Я не низвергатель итальянской музыки. Напротив, я ставлю её высоко, у итальянцев можно многому, очень многому научиться. Но нельзя, как говорится, продаваться со всеми потрохами. Вот представь себе: снимет какой-нибудь зальцбургский горожанин свою зелёную куртку с медными пуговицами, кожаные штаны до колен и сапоги на шнурках да начнёт разгуливать по улицам нашего города в одежде венецианского гондольера? Нам, немцам, незачем наряжаться под иностранцев. У нас есть собственная музыка и душа, вот их-то мы и должны холить и лелеять. Теперь ты понимаешь, что я имел в виду?

А день подходит к концу, теряет свои краски.

Вольфганг с удивлением замечает это и откланивается. По дороге домой у него такое чувство, будто он испытал огромную радость, которая переполняет душу.

Братья же ещё некоторое время сидят при зажжённых свечах и беседуют, конечно, о Моцарте, о его искусстве и его будущем.

— Неужели всё так плохо, как говорят в Вене: будто отец извлекает корыстную пользу из таланта сына, подобно жадному ростовщику, высасывающему из своих жертв все соки? — спрашивает Йозеф брата.

— Леопольд Моцарт — личность недюжинная, — отвечает тот. — С одной стороны, человек трезвого расчёта и беспощадный тиран во всём, что касается его честолюбивых интересов, а с другой — трогательный, заботливый отец семейства и сумасбродный обожатель таланта собственного сына. Мне никогда не приходилось встречать столь внутренне противоречивого человека. В глубине души он относится ко всем высокопоставленным особам с величайшим недоверием, если даже не со скрытой ненавистью. А на деле подлизывается к ним, как жалкий лакей. Вдобавок он жутко ревнует сына ко всем, кто способен оказать на него влияние. Я думаю, меня он смертельна ненавидит за то, что Вольфганг ко мне привязан. Если он узнает, что Вольфганг провёл несколько часов в беседе с нами, он просто взбесится.

— А как сын относится к отцу?

— Не могу представить более послушного и преданного сына!

— Тогда... У меня мрачное предчувствие относительно его будущего. Я не о его таланте и не о его искусстве говорю... Страдания могут рано иссушить его душу, если он не найдёт в себе мужества вырваться из этой барщины и обрести свободу.

XV

Текст либретто, который ждёт молодого композитора в Милане, оказывается скучным и бесцветным. Он называется «Асканио в Альбе», а автор его — аббат Джузеппе Парини. В нём рассказывается о женитьбе Асканио, внука Венеры, на нимфе Сильвии из колена Геркулесова — это аллегория к предстоящему в Милане бракосочетанию. На сей раз Вольфганг не испытывает особого подъёма, но несколько недель спустя партитура, состоящая из двадцати одного музыкального номера, готова.

Благодаря участию в постановке знаменитого кастрата Мацуоли, с которым Моцарты познакомились ещё в Лондоне, где он открыл petit maitr — тайны певческого искусства, и знаменитой певицы Катарины Габриелли опера обретает особенно нарядное музыкальное воплощение. Габриелли, которая впервые встречается с «иллюстрисиммо кавальери Амадео» — «блистательным кавалером Амадеем», — о котором так много слышала, во время визита Моцартов просто покорена «маэстро эксцеленте» — «великолепным маэстро», хотя до той поры не спела ни единой его ноты, и в их присутствии демонстрирует все регистры своей колоратуры, распевшись, как птичка певчая. По дороге домой Вольфганг замечает:

— А не кажется ли вам, отец, что Габриелли — всего лишь умелая исполнительница пассажей и рулад?

— Ты не так уж не прав. Но в Италии любят, когда певцы балансируют на музыкальной проволоке, как цирковые канатоходцы. И если хочешь заработать, забывать об этом не приходится, Вольферль. Возьми пример с Гассе.

Да,

а не слишком ли он сам следует образцам этого саксонского мастера, которого считают одним из своих, любят и называют не иначе как «иль каро сассоне» — «дорогой саксонец»? — вот о чём размышляет Вольфганг. Он глубоко уважает этого благожелательного и доброго старика, которому уже за семьдесят. Он приехал в Милан на неделю позже Моцартов, чтобы руководить репетицией своей оперы «Руджиеро». И тут в мозгу Вольфганга снова отчётливо прозвучали слова Йозефа Гайдна, который предупреждал, чтобы он не продавался со всеми потрохами итальянцам, а перед его внутренним взором вновь появилась картина с переодетым в венецианского гондольера зальцбургским парнем. И по сердцу его словно прошла трещина...

Через день после свадьбы высококняжеской четы состоялась премьера «Руджиеро». Этой опере, как и её автору, присуща старческая дряблость, и, несмотря на всеобщую любовь к композитору, её встретили не более чем тепло. Другое дело — громкие овации во время всего представления «Асканио в Альбе». Знатоки особенно отмечают выразительность и красочность мужских и женских хоров, сменяющих друг друга. По сравнению с «Митридатом» — несомненный шаг вперёд в направлении, указанном Глюком. Вне всяких сомнений, синьор Амадео обрёл в Милане множество новых поклонников. А о великодушии и широте взглядов старика Гассе говорит то, что он без всякой зависти признал полную победу молодого композитора и в кругу знатоков-музыкантов предсказал:

— Этот мальчик заставит забыть обо всех нас!

Молодой эрцгерцогской паре триумф немецких композиторов в высшей степени приятен: эрцгерцогиня подчёркивает это в свойственной ей любезной манере, а её супруг вручает Гассе и Моцарту помимо обещанного гонорара ещё и подарки императрицы-матери: Гассе — золотую табакерку, а Вольфгангу — усыпанные бриллиантами золотые часы, на обратной стороне крышки которых есть изображение самой Марии Терезии.

XVI

Шестнадцатое декабря 1771 года, когда Моцарты возвращаются домой после второго путешествия по Италии, для Зальцбурга — день траура: несколько часов назад почил в бозе архиепископ Сигизмунд. С ним население потеряло хозяина земли, который, несмотря на свою гордыню, не был глух к нуждам своих подданных, за что и пользовался всеобщей любовью. Музыканты видели в нём скуповатого и педантичного хозяина, относившегося тем не менее с достаточным пониманием к особенностям их жизни и профессии, во многом отличавшихся от свойственных зажиточным горожанам бытовых норм.

Моцарты тоже пользовались его широтой и терпимостью: он, можно сказать, безропотно отпускал их в длительные концертные турне. И теперь они, подобно остальным музыкантам, с замиранием сердца ждут, кто придёт ему на смену. Пока его не изберут, всё остаётся по-старому и делами музыкантов ведает главный казначей, как привык при архиепископе Сигизмунде.

Воздух родного города благотворно действует на Вольфганга. Он заранее радуется возможности провести рождественские и новогодние праздники вместе с матерью и сестрой. И вот ещё что ему приятно: скоро он увидится с миленькой Резль, которая на чужбине не раз мелькала в его сновидениях. Наннерль все уши ему прожужжала о Резль: и как подробно та выспрашивала её о делах брата, и с каким усердием она занимается игрой на клавире, и какой приятный у неё прорезался голос, и как она распевает и щебечет с утра до вечера. Всё это говорится, конечно, для того, чтобы разжечь любопытство брата.