Волга-матушка река. Книга 1. Удар

Панфёров Федор Иванович

Сегодня утром Аким Морев снова прошелся вдоль берега Волги, по тем местам, где когда-то сражались бойцы Советской страны, заявив на весь мир: «Будем стоять здесь насмерть». И вот теперь все блиндажи, землянки, доты, дзоты заняты жителями города. Это очень волновало Акима Морева. Он понимал, что разом всех вселить в дома нет никакой возможности. Знал, что довоенный жилой фонд уже восстановлен. Но первому секретарю обкома было известно и другое: за послевоенные годы население города увеличилось почти в два раза — нахлынули строители (а их было не один десяток тысяч), увеличились программы на старых,

расширенных предприятиях, и это потребовало дополнительной рабочей силы, построены и введены в действие новые заводы, и тут понадобилась не одна тысяча рабочих. Воздвигались плотина на Волге, невиданный в истории человечества по мощности гидроузел; на этих объектах ныне уже работало до сорока тысяч человек.

Все это Аким Морев знал, и, однако, чувство стыда перед теми, кто жил еще среди развалин, угнетало его.

«Мы не имеем права хладнокровно относиться к этому, — думал он, стоя у окна и глядя на строящийся город. — Надо изыскать все возможности и в кратчайший срок из землянок, блиндажей, из-под развалин вселить людей в дома».

Думы его нарушил вошедший в кабинет Петин.

— Опять звонит эта… Синицына… уже четвертый раз за утро.

— Не могу принять, — ответил Аким Морев и сел за стол, углубившись в письма посетителей: сегодня приемный день, и с письмами надо было предварительно ознакомиться. Просматривая их, он невольно стал думать о Синицыной.

На третий или четвертый день после того, как его избрали первым секретарем обкома, Петин доложил:

— Синицына добивается приема к вам. Ветврач, — ответил он на вопросительный взгляд Акима Морева. — Хочет основы основ современной микробиологии перевернуть. Говорят, ее учитель… Рогов. Держит, слышь, ключ в руках, которым непременно откроет замок загадки: смерти и жизни.

Насмешка Петина не понравилась Акиму Мореву.

— Будет Синицына звонить, соедините со мной, — приказал он.

— Да хоть сейчас, — и Петин вышел в приемную.

Вскоре в трубке послышался женский голос:

— Я — Елена Петровна Синицына. У нас в Степном совхозе есть больше двухсот коней, находящихся в карантине. Инфекционная анемия. Понимаете? Такая болезнь. Я хочу применить препарат Рогова, человека, который открыл новое в микробиологии, и не только для ветеринарии, но и для медицины вообще. Пастер был великий ученый. Но Пастер, как идеалист, не мог…

— Что же и кто вам мешает лечить коней? — прервал ее Аким Морев, уже по опыту своей работы зная, что у молодых, только что окончивших вуз инженеров, агрономов, медиков бывает стремление, как говорится, перевернуть мир, и потому спросил: — Давно ли окончили институт?

— Три года.

— А! — протянул Аким Морев, думая: «Ну, значит, из тех», — и еще раз, чтобы не обидеть Синицыну, проговорил: — Кто же вам мешает лечить коней? В Степном директор Любченко. Он, что ли?

— Нет. Начальник треста совхозов Лосев.

Аким Морев связался по телефону с Лосевым.

— Ко мне стремится попасть на прием Синицына. Да. Молодой ветврач. Добивается разрешения на лечение коней препаратом Рогова. Вы против? Почему?

— Больше ста лет назад Пастер открыл свои законы в микробиологии… Вирхов развил и утвердил законы Пастера. Весь медицинский мир верит в эти законы… а тут нашелся

какой-то Рогов да еще Синицына… и давай авторитеты ломать.

— Относительно авторитетов это вы зря. А вот кони-то у вас гибнут!

— Да, гибнут… Но не я выдумал анемию, не я выдумал инструкцию. А разреши Синицыной, она натворит бед — все на мою головушку и свалится.

После такого разговора Аким Морев сказал Петину:

— Я ничего не понимаю в этом деле — не медик. Пусть Синицына обратится в ветинститут к профессору Уралову.

Но Синицына не переставала ему звонить, настойчиво требуя приема. А сегодня она просто ворвалась в его кабинет. Как только Петин вышел в коридор, она, обращаясь к посетителям, сказала:

— Извините меня, товарищи, но мне буквально на минутку, — и, рванув дверь, переступила порог.

За столом сидел Аким Морев и что-то сосредоточенно писал. Он глянул на нее невидящими глазами, думая о чем-то своем, затем провел рукой по лицу, как это делают люди в лесу, когда неожиданно наталкиваются на тенета, и недовольно произнес:

— Прием начнется через сорок две минуты. Мы работаем по расписанию. Поверьте, иначе нельзя.

Елена Синицына быстро окинула его взглядом: у него кудлатые волосы, нос прямой, точеный, нижняя губа толстовата, в плечах он широк и силен, кисти рук большие, сейчас это особенно заметно, когда они лежат на белой бумаге, — и подумала: «Не узнает меня. Ну, это лучше — не по знакомству».

Аким Морев, не глядя на нее, раздраженно буркнул:

— Вы откуда?.. Зачем ко мне?

Она от резких вопросов сначала смутилась, затем, гордо вскинув голову, произнесла:

— Я… Я Синицына.

— Ах, та, — и Аким Морев недовольно рассмеялся. — Упорная, настойчивая. Это хорошо, — добавил он, вглядываясь в ее лицо, в котором вдруг мелькнуло что-то знакомое. — Хорошо — упорство, — продолжал он. — Но ведь ваша затея — фантазия, как утверждают специалисты, — сказал Аким Морев, уже напряженно вспоминая: «Где я ее видел?»

У нее высокий лоб, лицо в загаре, но и через плотный загар выступает румянец. Глаза большие, синие, с густыми черными бровями и ресницами. Брови нависают и делают лицо мужественным. Ей лет под тридцать, но от волнения лицо постарело, и потому сейчас она выглядит старше своих лет.

— Так вот что говорят о вашем предложении опытные специалисты, — повторил он. — Фантазия.

— И вы так же думаете, как ваши опытные специалисты? — произнесла она, брезгливо выговаривая слово «опытные». — А разве план индустриализации страны, план коллективизации многомиллионного крестьянства враги не называли «фантазией»?

— Ну, сравнили тоже!

— А почему не сравнивать? Мы должны дерзать.

Акиму Мореву понравился ответ Синицыной.

«Эта добьется своего», — мелькнуло у него, но предвзятая мысль, что ее предложение продиктовано стремлением во что бы то ни стало «перевернуть мир», все еще владела им, и он мягко, чтобы не обидеть посетительницу, сказал:

— Милая моя, дерзать надо разумно.

— То есть вы полагаете, что у меня нет разума?

Такой ответ задел Акима Морева, но он сдержался, — только между бровей чиркнула складка и под глазами обозначились мелкие морщинки. Напряженно улыбаясь, он произнес: