Волга-матушка река. Книга 1. Удар
Шрифт:
— О-ох-ох! Чтоб ты провалилась, погодка проклятая!
Вот это — непоборимое — и стояло в Приволжской области восемь дней.
И вдруг как будто кто-то гигантской ладонью, точно дым от папиросы, смахнул туман, затем заиграло горячее солнце, дороги быстро подсохли, и люди сбросили калоши, пальто.
Аким Морев уже дал было команду — наутро выезжать, как в ночь выпал пушистый и довольно глубокий снег: машинам не пройти.
— Ну, теперь-то зима, вероятно, заляжет, — решил Аким Морев. — Придется, очевидно, нам на самолетиках на Левобережье, а там на конях по колхозам.
Шофер
— Нет, Аким Петрович, без меня никуда не тронетесь: это ведь не снег, а пух.
И верно: на крышах зданий, на наличниках, на красивых, славянского стиля, парадных, на оголенных деревьях — всюду лежало белое, сверкающее, спокойное, словно природа все устлала лебяжьим пухом. Но к одиннадцати утра разыгралось горячее солнце, и по улицам хлынули такие бурные потоки, что казалось, наступает самая настоящая весна: даже воздух переполнился вкусным озоном.
Только дня через три Иван Петрович позвонил Акиму Мореву и сказал:
— Вот теперь, Аким Петрович, давайте: две недельки, а то и три в нашем распоряжении… А вы — на самолете, — по-дружески подсмеиваясь, закончил он.
И ранним утром, когда морозец сковал землю, превратив ее в холодный чугун, Аким Морев, Опарин и Якутов выехали на машине «ЗИС».
Алексей Маркович Опарин оказался очень веселым человеком: он сразу начал рассказывать смешные бытовые истории, над которыми хохотали Аким Морев и Иван Петрович, а Якутов какой-то миг сдержанно улыбался, и снова его лицо делалось кислым.
— Значит, на Светлый опорный пункт? — спросил Иван Петрович, когда машина уже подкатила к переправе через Волгу.
— Да, — ответил Аким Морев и повернулся к Опарину. — Иван Евдокимович очень ругался, когда вернулся с опорного. Вы там еще не бывали, Алексей Маркович?
— Нет еще.
— А вы, Герасим Митрофанович? — спросил первый секретарь Якутова.
— Бывал, и не раз. Детище мое: сам закладывал основу.
— Тогда еще лучше, еще лучше, — повторил Аким Морев, думая: «То ли они соперники с Иваном Евдокимовичем, то ли в самом деле Якутов мерзость какую-то лет двадцать пять назад заложил. Сложнейшая музыка — сельское хозяйство, особенно здесь, в преддверии пустыни», — так думал Аким Морев, стоя на пароме и глядя в потемневшую воду Волги, на ее разливы, на противоположный берег, сверкающий обвалами песка…
…После плоского, выжженного и скованного морозом правого берега в Тубинской пойме все казалось необычайным. Если там, на Черных землях, в Сарпинских степях, населенные пункты встречались редко, как острова в морях, то здесь через каждые десять — пятнадцать километров — хутор или поселок, а то и огромное село со школой, клубом, магазинами. Дома все крепкие, бревенчатые, зачастую с черепичными крышами. Но не это удивило Акима Морева и даже не то, что по пути то и дело попадались мосты, перекинутые через рукава, протоки реки Тубы или Волги. Удивило другое: всюду росли дубы.
— Дубы! Богатыри! — воскликнул он и вдруг почему-то вспомнил Елену Синицыну. — На дубок она походит: несгибаемая, как молодой дубок. Но все это надо сейчас прочь-прочь, — однако «прочь-прочь» не получалось: перед ним возникало лицо Елены Синицыной, звучали ее слова: «Удалось мне только вас
— Сами растут. С верховья, видимо, с Жигулевских гор, Волга притащила сюда желуди, и вот вам: на сотнях гектаров растут дубы. Она, природа, знает, где их выращивать, дубы, — скрипуче проговорил Якутов, скрывая в этих словах какое-то недовольство.
— Но ведь вы, закладывая опорный пункт, сами вмешивались в дела природы, — произнес Опарин.
— Разумно надо вмешиваться, а не кричать, вытаращив глаза, как это делает глубокоуважаемый академик Бахарев, — резко ответил Якутов. — Обрушился на работников опорного пункта, назвал их вредителями, а они — мученики. Право же, мученики.
— Ну, мы к вашим мученикам заедем, туда и направляемся. А вот здесь-то, в пойме, почему не вмешиваетесь? — спросил Опарин.
Якутов отмахнулся:
— Перспективы нет.
— Зато, я вижу, овощей много. Горы помидоров собраны и не вывезены, — проговорил Аким Морев и, выбравшись из машины, направился к куче помидоров, а подойдя, сказал, уже обращаясь к Опарину: — Видите! Смерзлось все. Пропало.
— Э-э! Тут такое не редкость, — вмешался Иван Петрович. — Консервный завод, стало быть. Ему, стало быть, колхозники помидоры сдали, а он и не вывез… забыл? А?
— О перспективе надо думать… но преступно забывать вот об этом, — зло произнес Аким Морев, садясь в машину и что-то записывая в книжечку. — За такое, — показав карандашом на кучу помидоров, добавил он, — за такое народ нам с вами, Алексей Маркович, голову может оторвать… на рукомойники.
— Как поедем? Через Обильный, Аким Петрович? — чуть погодя спросил Иван Петрович.
— Это что — Обильный? Хутор?
— Нет, лиман.
— Да ведь ни я, ни Алексей Маркович здесь никогда не были.
— Надо ехать через Пшеничный лиман, — настойчиво произнес Якутов. — А оттуда мимо Амбарного.
Аким Морев заинтересовался:
— Слышите, Алексей Маркович, названия-то лиманов какие: Пшеничный, Обильный, Амбарный.
— И еще есть, Аким Петрович, — пояснил шофер, — Миллионный, Отрадный. Все старые лиманы, Аким Петрович, называются богато.
— Названия хлебные, а хлеба нет, — с грустью заметил Опарин.
— Вот и я это же подумал, — подхватил Аким Морев.
— Что же случилось? — обращаясь к Якутову, произнес Опарин.
— Если бы я знал! — кратко ответил тот.
— Но ведь вы уже двадцать лет главный агроном области, — упрекнул Аким Морев.
Якутов промолчал.
И все молчали, понимая, что Якутов увиливает от ответа.
Аким Морев думал:
«Загадочная личность. Чем-то он здорово недоволен. А чем? Не говорит. Может, человека загнали в тупик… и вот — нет возможности проявить творческие силы. Обильный, Пшеничный, Миллионный, Амбарный… Черт возьми, сами названия хлебом пахнут! А хлеба нет, население хлынуло под Астрахань, на взморье. Шутка, бросить веками насиженное место и сменить профессию хлебороба на рыбака. Угнала нужда? Из Тубинской поймы не побегут. Дома крепкие, заборы крепкие, сараи крепкие: земля Тубинская изобилием оплачивает колхозникам за их труд, потому их отсюда пушкой не выбьешь».