Волгины
Шрифт:
— Я вам новость принесла, — улыбаясь, сказала Нина. — Сестру хотите повидать?
— Где она? — нетерпеливо спросил Алексей.
— В санвзводе. Приехала за ранеными.
Алексей чуть ли не бегом кинулся к маячившему в сумерках селу, где располагался санитарный взвод.
— Разрешите, товарищ комиссар, я вас провожу к ней, — сказала Нина. — Ее не так-то легко найти.
— Да, да, пожалуйста.
Алексей замедлил шаги, хотя ему хотелось бежать. После первой встречи в июле с Таней он виделся с ней только два раза, да и то мельком, когда машина медсанбата ненадолго приезжала
— Как она выглядит? Здорова? — спросил Алексей, стараясь из вежливости не уходить далеко от Нины.
— Товарищ комиссар, она у вас такая славная. Мы уже успели с ней подружиться, — словоохотливо ответила Нина таким тоном, словно, хваля Таню, хотела часть похвалы перенести и на Алексея.
До села было не более полукилометра. Пыльные сумерки окутывали хаты. Обозы, орудия и танкетки смешались на улице с колхозными телегами и домашним скарбом. Больше половины села уже выехало. Было слышно, как во дворах голосили бабы, ревел скот, блеяли овцы, гоготали гуси, плакали дети. Унылый скрип колес замирал в отдалении, слышались глухие удары; кто-то заколачивал наглухо окна, кто-то отчаянно и забористо ругался.
— Товарищ комиссар, она в третьей хате. Вон их машина! — крикнула отставшая от Алексея Нина.
Не дожидаясь ее, Алексей бросился к воротам, возле которых стоял санитарный фургон. Вокруг него суетились санитары. Алексей протиснулся сквозь толпу колхозниц с узлами.
— Сюда носилки! Скорей! — послышался из полутьмы резкий девичий голос.
Он показался Алексею незнакомым и грубым. «Неужели Танюшка может так кричать?» — удивился он и окликнул сестру.
Она подошла к нему, присматриваясь, нагнув голову.
— Кто это? Кто меня зовет? — недовольно спросила Таня, устало дыша.
— Да я же… Я… Алексей.
Она кинулась к нему, и они обнялись. Стало совсем темно, и Алексей не мог разглядеть ее лица. От волнения они долго не могли говорить.
— Ну, как ты? Трудно тебе? — наконец спросил он, ощущая горький запах йодоформа, идущий от Таниной шинели, и усталое, прерывистое дыхание.
Она торопливо ответила ему что-то невнятное, будто не поняла его вопроса, и стала говорить о том, как много раненых и как трудно с ними: все время приходится их везти, и некоторые умирают в дороге…
Алексеи пожимал маленькие жесткие руки сестры, он не видел, а лишь догадывался, что лицо ее было другим и что вся она не такая, как прежде — веселая и беззаботная… И еще Алексею показалось: она будто бы и не обрадовалась встрече и совсем забыла о доме, точно ее мучила одна навязчивая мысль… Она только спросила, нервно шаря руками по лицу и груди брата:
— Ты не ранен? Какие ужасные были бои… Скажи, — мы и дальше будем отступать?
— Наш батальон будет держать оборону вот тут за селом, — ответил Алексей так, как сказал бы любому другому бойцу.
Таня не спрашивала его теперь ни о Кето, ни о личном
— Удивительная мысль родилась во мне, — сказал он. — Конечно, трудно представить, что это был Леша. Разве там не могли быть другие дети! Пусть этот ребенок чужой, но теперь я буду думать, что он мой. Не могу не думать.
— В самом деле, — оживилась Таня, — как все это странно! А вдруг и в самом деле Лешечка жив? Ты запомни название этого села, Алеша. Как ты сказал: Тризна, Вязна? Вот и запомни. Ведь все может быть. Ты понимаешь?
Алексей не выпускал рук сестры. Ему хотелось сказать ей какое-то особенное слово утешения, которое могло бы оградить ее от всего трудного и опасного. Он чувствовал, как никогда, ответственность за нее перед отцом и матерью и сознавал, что, может случиться, завтра они уже не увидят друг друга, что фронтовые дороги разметут их в разные стороны, а то и смерть может навсегда разлучить их… Но Алексей напрасно подыскивал слова: разговору мешали шум, стоны раненых, фырканье отъезжающих грузовиков.
— Таня! — послышался со двора пискливый голос.
— Я здесь, Тамара!
— И Тамара с тобой? — удивился Алексей.
— Да, мы с ней неразлучные. Хочется, чтобы так было до конца войны.
Алексей невольно вспомнил неразлучных Дудникова и Миколу. Подбежала Тамара. Узнав Алексея, всплеснула руками.
— Алексей Прохорович!.. Товарищ старший политрук!
— Ну как? Привыкла? Не страшно на войне? — спросил Алексей.
— Товарищ старший политрук, мы — как стальные гвозди… Нас бьют, а мы не гнемся, — запищала Тамара. — Вчера только в деревне расположились, так он, зараза проклятая, как налетел, как начал долбить…
— Тамара, ты не можешь без выражений? — наставительно перебила Таня.
— Виновата, товарищ старший сержант, — стукнув каблуками, шутливо вытянулась Тамара и тут же звонко засмеялась. — Я же на фашистов говорю У вас махорочки на цыгарочку не найдется, товарищ старший политрук? Тьфу, тьфу. — поплевала на пальцы Тамара.
— Ты что же, Тамара? Неужели куришь? — изумленно спросил Алексей.
— А как же, товарищ старший политрук? На войне без курева никак невозможно.
— И ты тоже? — нагнулся Алексей к сестре, доставая кисет с махоркой.
— Что ты, Алеша! — возмущенно вскрикнула Таня. — Неужели ты мог подумать?
— Она у нас паинька, на нее и фронт не влияет, — сказала Тамара. — Больно строгая… А мне нравится такая жизнь, накажи бог, нравится. Приключение за приключением. Разрешите прикурить, товарищ старший политрук, — потянулась Тамара цыгаркой к Алексею.
Когда погрузка раненых была закончена, Алексей помог Тане и Тамаре влезть в санитарный грузовик. Из-под полотняного навеса доносились стоны, шорох соломы, болезненное дыхание. Алексей невольно зажмурился, представил весь путь до медсанбата ночью, по опасным ухабистым дорогам отступления — путь, полный всяких неожиданностей, представил несчастных раненых и с ними двух девушек… И опять ему стало не по себе оттого, что он так и не сказал сестре главного, ничего ей не посоветовал.