Волгины
Шрифт:
Но через минуту это ощущение развеялось подобно дреме. Сидевшие в грузовике политработники резерва заговорили о том, что под Ельней завязались ожесточенные бои, которые можно считать уже боями за Москву, и прежняя боль и забота вновь полонили Алексея.
Когда он вошел в избу, где помещался штаб батальона, капитан встретил его так, будто Алексей, по меньшей мере, вернулся из опасной рекогносцировки.
— Ну, комиссар, не разлучат нас с тобой? — тревожно и нетерпеливо спросил Гармаш.
—
— Ну, слава аллаху. А я уж переболел душой…
Вечером, вернувшись из рот, Алексей у изголовья своей постели, на вещевом мешке, увидел стопку выстиранного до сияющей белизны, отутюженного белья. Даже носовые платочки, которыми он не помнил когда пользовался в боях и походах, свернутые конвертиками, лежали сверху. Он вопросительно взглянул на Гармаша.
— Кто это постарался для меня, Артемьевич?
Капитан лукаво подмигнул:
— Нина, конечно. Воспользовалась стоянкой и твоим отсутствием, ну и услужила. Женщины, они же без этого не могут.
Алексей отвел насупленные глаза. Да, это было уже не по-девичьи, а по-женски. Слабая краска залила его лицо. Война становилась бытом, и женские руки начинали хозяйничать в нем, как дома.
«Завтра же поговорю с ней, чтобы не делала этого», — подумал Алексей.
Но на следующий день поговорить с Ниной ему не пришлось: ночью полк снялся и форсированным маршем двинулся на новые рубежи.
В конце сентября заново пополненная дивизия вновь вступила в оборонительные бои. Раненые опять стали прибывать в медсанбат.
Однажды Таню вызвал к себе командир медсанбата Тихон Николаевич.
Она явилась к нему после трудных перевязок, усталая, еле держась на ногах.
— Ты писала рапорт о переводе в санвзвод? — сердито спросил Тихон Николаевич, вертя между пальцев знакомый Тане вырванный из тетради листок.
Ко всем медицинским сестрам Тихон Николаевич обращался на «ты», и это обращение звучало то сурово, то по-отечески ласково.
— Писала, товарищ военврач второго ранга, — ответила Таня и взяла под козырек.
— Опусти руку, — сдвинул брови Тихон Николаевич. — Ты что это вздумала, Волгина? Разве тебе у меня плохо?
— Товарищ военврач, разрешите объяснить, — вытягиваясь в струнку, начала Таня.
Торопясь и сбиваясь, она заговорила о том, как бы ей хотелось быть поближе к брату.
Тихон Николаевич нахмурился, перебил ее:
— Не будет этого, Волгина. Хватит! Тоже мне — на передовую захотела! А тут тебе разве не передовая? Вот резолюция начсандива: «Отказать».
Таня вытянула шею, пытаясь издали разглядеть свое заявление, но никакой резолюции начсандива не увидела.
Таня, смущенная, исподлобья смотрела на Тихона Николаевича, перебирая пальцами ворсинки на сукне шинели.
— Так что, Волгина, рапорты писать прекратить. Понятно?
— Понятно, товарищ военврач.
— А чтобы не скучала по передовой, поедешь нынче в полк за ранеными. Старший машины — санинструктор Чевелев… Будешь в его распоряжении.
«Все кончено. Так и останусь теперь в этой богадельне… За что?» — с обидой думала Таня, шагая мимо затерянных в густом лесу бревенчатых изб, в которых размещался медсанбат. Ей хотелось плакать…
Березы роняли янтарные листья. Уже осеннее солнце скупо просвечивало сквозь огненно-багряные верхушки леса. В воздухе чувствовалась пахучая свежесть, в тени пахло погребом, и к вечеру становилось совсем холодно.
Таня увидела у санитарных машин Тамару, окликнула ее.
— Ну что? Зачем вызывал? — спросила Тамара, щуря карие, в порыжелых от солнца ресницах, озорные глаза.
— Пригрозил, чтобы рапорты не писала, — махнула рукой Таня. — Присохли мы, Тамара, к медсанбату навеки. Тихон Николаевич боится с нами расстаться.
Тамара обнажила в улыбке мелкие зубы.
— Жалеет, как волк кобылу.
— А кто его знает… Через час еду в полк за ранеными…
Таня ступала по-солдатски твердо, заложив руки в карманы потрепанной шинельки.
— Но я все равно добьюсь своего. Буду просить Алешу, капитана Гармаша, лейтенанта Мелентьева…
— Не поможет, — усмехнулась Тамара. — Говорят, он нас к награде представил — тебя и меня… Поправились мы ему… — Тамара по-мужски сплюнула сквозь зубы, достала маленький бархатный кисет, стала ловко вертеть цыгарку.
— Да за что же? — с искренним недоумением и даже испугом спросила Таня, словно речь шла не о награде, а о строгом взыскании.
— А ему виднее. У него и спроси.
…Часа через два санитарный грузовик подкатил к ближайшим полковым тылам — к запрятанным в неглубоком лесном овражке палаткам санитарного взвода. Бой гремел где-то недалеко, из-за высокого обрывистого берега Десны летели снаряды.
Пока Чевелев вместе с санитарами грузил раненых, Таня побежала в штаб батальона. Она долго плутала по лощинкам, то и дело попадая под мины и снаряды, пока встретившийся связной не довел ее до штаба.
Алексея она не застала: он был в роте, удерживавшей важный оборонительный узел. В штабе сидел лейтенант Мелентьев со связистом.