Волгины
Шрифт:
— По самолетам! — как гром, раздалось у самых его ушей.
Виктор вскочил, растолкал Толю Шатрова и Родю. Рдяная полоска, горевшая на востоке, блеснула ему в глаза. Красные искры ракеты осыпались невдалеке на жемчужную от росы траву.
Перед Виктором стоит командир эскадрильи, маленький, как подросток, сухонький капитан Чернопятов и коротко, осипшим тенором говорит:
— Немцы всю ночь рвались к Курску. Наложили их там чертову гибель. Сейчас идут новые эшелоны «юнкерсов». Пятьдесят шесть штук и восемнадцать «мессеров». Наша задача: уничтожить, распотрошить.
Мгновение — и Чернопятова уже нет перед глазами Виктора. Ревут, жужжат, как потревоженные шмели, гонят ветер бушующими винтами озябшие, покрывшиеся
Виктор привычным зорким взглядом в последний раз окидывает ревущие рядом машины Толи Шатрова, Валентина Сухоручко, а далее самолет Роди. Родя командует соседним звеном. Виктор успевает заметить его мелькнувшую, затянутую в шлем голову, озорную улыбку.
Взмах флажка, и самолет командира вырывается первым, за ним — звено Виктора, второе — Роди, и вот вся эскадрилья в воздухе.
Где-то, у края земли, уже горит багряное солнце, просторная родная земля стелется под крыльями истребителей… Эскадрилья забирается выше и выше. Виктору уже ясен план ее командира. Изредка в шлемофоне слышится дребезжащий тенорок Чернопятова, подающего команду…
Все, что томило и волновало Виктора ночью — непонятная тревога, мысли о Вале, болтовня Роди, — все ушло куда-то, отстранилось. Остались только холодный расчет, привычное ощущение полной слитности с самолетом, с рычагами, гашетками от пушек и пулеметов, готовых каждый миг исторгнуть огонь…
Какой-то странный холодок, как кусок льда, лежал теперь в груди Виктора. Нет, нет, ничего никогда не было — ни прекрасной летней ночи, ни запаха сенокоса, ни мыслей о Вале, а есть только беспощадная, почти механическая воля, до предела собранное внимание! Где же враг, на какой высоте? «Заход сейчас удобен: прямо со стороны взошедшего солнца. Кинусь сверху, на самую голову», — быстро соображал Виктор, совсем не думая о себе, о сохранении своей, кому-то нужной жизни.
Эскадрилья шла строем «фронт». Звено Виктора было ударным, Роди — прикрывающим. Родя шел сверху, где-то над головой.
Прошло не более пяти минут, и Виктор увидел черную стаю «юнкерсов», а слева еще одну эскадрилью наших истребителей, очевидно намеренных завязать бой с прикрывающими фашистов «мессершмиттами». Далеко, в мягкой розовой мгле, лежал Курск — мирные дома, уже начавшие работать фабрики, школы, госпитали с тысячами раненых и выздоравливающих бойцов, стоящий у хирургического стола сердитый и добрый Николай Яковлевич, смешная и немного жалкая Юлия Сергеевна со своей бормашиной, Валя. Большой зеленый город, дом в переулке, тихая комната на третьем этаже, где совсем недавно Виктор сидел с Валей…
Виктор на мгновение углубился в беспорядочные мысли. Его сознание потянулось за ними, как по пестрой волшебной веревочке, и веревочка эта повела его все туда же — к городу в кустах сирени, к прямой Ленинской улице, к тихой комнате…
В этих мыслях таилась опасность, и Виктор сделал внутреннее усилие отогнать их. В воздухе надо думать только о враге, следить только за его намерениями.
«Кто первый увидел врага, тот победил», — вспомнилась Виктору боевая заповедь истребителей. Вернее, он не вспомнил о ней: она давно слилась с его существом. Услышав команду Чернопятова: «В атаку!», он сразу ощутил радостное облегчение и ринулся вперед вместе с лучами солнца на темную массу ревущих, перегруженных бомбами «юнкерсов»…
Его первая пушечная очередь вошла в головной самолет врага, как острый раскаленный добела нож.
«Юнкерс» пошел к земле, словно горящая головня, вместе с командой и полутора тоннами фугасок, со всеми своими пушками и пулеметами.
И это было только начало…
В половине июня всех начальников политотделов
Совещание проходило скрытно, ночью, в строго охраняемой избе, в центре большого села. Алексей сразу почувствовал его необычность. В нежилой просторной комнате с наглухо заколоченными окнами собралось человек тридцать старших офицеров — полковников, майоров и подполковников. Они сидели на грубо отесанных скамьях и, тихо разговаривая, много курили.
На столике, покрытом куском старого кумача, светила керосиновая лампа. У двери, снаружи и изнутри, стояли два автоматчика. Офицер политотдела проверял у прибывающих на совещание документы.
Генерал-майор Колпаков лично сделал перекличку офицеров. Он стоял у стола, плечистый, подтянутый, задумчиво склонив голову. Казалось, он что-то читал на закапанной чернилами красной материи и собирался с мыслями. Широкое, обветренное лицо его было необыкновенно серьезным.
— Товарищи, я созвал вас, чтобы сообщить вам некоторые важные сведения, — тихо заговорил Колпаков, оглядывая офицеров с таким выражением, словно они были для него самыми близкими друзьями. — Теперь уже можно сказать, да и необходимо, чтобы вы всю свою работу за оставшиеся дни подчинили тому главному, что услышите сейчас.
Алексей настороженно слушал. По опыту он знал, что такое предисловие всегда предполагало начало больших операций.
— Я говорю вам это не для того, чтобы вы довели мое сообщение до всего личного состава сегодня же — в этом пока нет необходимости, — продолжал Колпаков. — Пока скажу только вам, начальникам политотделов, для ориентации в политработе.
На скамьях беспокойно задвигались.
— Я нарисую в общих чертах положение на нашем участке и то, что уже известно политуправлению фронта, то есть, вы сами понимаете, о чем идет речь… — Колпаков сделал паузу, как бы подыскивая наиболее точные слова. — Я говорю о плане нашего Главного командования… и о планах противника, чтобы вы не приняли за неожиданность некоторые его шаги, предполагаемые в скором будущем. Запомните: неожиданностей теперь не может быть. Гитлеровцы потеряли фактор внезапности. Теперь этого фактора у них не существует. Замысел германского командования раскрыт полностью. Об этом позаботились наши доблестные разведчики. Теперь нам уже точно известно: на Орловском плацдарме, прямо против нас, и у Белгорода немцы сосредоточили для наступления с севера и юга на Курск семнадцать танковых, три моторизованных и восемнадцать пехотных дивизий. Против нашей армии, вот здесь… — генерал провел пальцем по висевшей у окна карте, — … уже стоят шесть танковых, одна моторизованная и пять пехотных дивизий.
— Ничего себе! — не удержался кто-то от восклицания.
— … Все танковые дивизии оснащены «тиграми», «пантерами» и самоходными пушками «Фердинанд». Это то оружие, о котором все время на весь мир кричит Гитлер. Для чего все это собрано? Гитлеровцы хотят запереть на Курском выступе три наши армии и в обход ударить на Москву. Начало наступления намечено немцами между третьим и шестым июля. Это нам известно также из материалов разведки. Что противопоставляет этому авантюрному замыслу наше Главное командование? — Колпаков заговорил тише, раздельнее, словно читал наиболее важную страницу книги, и от этого каждое слово доклада приобретало еще более глубокий смысл. — План нашего Главного командования таков: немцы начинают с севера и юга наступление на Курск. Мы отбиваем наступление, перемалываем, обескровливаем силы врага. Пользуясь ослаблением северного немецкого участка, переходят в наступление наши соседи — Брянский и Западный фронты. После того, как будет остановлено и обескровлено наступление врага на Курск, начинает наступать наш фронт. Усилиями трех фронтов будет рассечен Орловский плацдарм, и фашистские войска покатятся на запад. Таков план Главного командования.