Волк прыгнул
Шрифт:
Неизвестный двинулся к нему — напористо, целеустремленно, уж безусловно не за тем, чтобы пригубить даровых сивушных масел. Приближаясь, с решимостью уверенного в себе, трезвого и сильного мужика процедил сквозь зубы:
— Говорю, вали отсюда, потрох.
— Я тебе что, дрочить помешал? — возмутился Данил, держа стакан на весу. — Захлопнись, пидер…
Ага! Правая нога незнакомца грамотно пошла на удар, способный сделать больно кому-нибудь неподготовленному…
Вышло с точностью до наоборот. Полнехонький стакан водки полетел прямо в лицо
Прислушался — ну, тишина, конечно, — достал из сумочки три больших рулончика широкого скотча, сноровисто задрал лежавшему без сознания обе штанины и принялся пеленать по голым ногам. Запас карман не тянет, скотч штука легкая, а по эффективности превосходит традиционные веревки и даже наручники. Задрав рукава пиджака, проделал то же самое с запястьями.
Осталось аж полтора рулончика. Недолго думая, Данил быстренько их пустил в дело, превратив пленника в некое подобие голливудского героя, опутанного засохшей слизью инопланетного чудовища. Освободиться из этакого кокона трудновато.
Быстренько обыскал. Документов никаких, оружия тоже нет, зато во внутреннем кармане почти такого же простецкого, как у Данила, клифта обнаружилась небольшая импортная рация — отличная игрушка, с большим радиусом действия. А у окна на очищенной от пыли приступочке лежал хороший десятикратный бинокль. Данил приложил его к глазам — желтокирпичная девятиэтажна оказалась под самым носом.
Пленник, наконец, застонал. Данил подошел, присел на корточки, несколько секунд разглядывал неприметную рожу мужичка средних лет, усмехнулся:
— Очухался, сердешный? Нехорошо людей ногами бить… Ты мне не расскажешь, голубь, на кого работаешь?
Пленник молчал, зло таращась. Не было времени беседовать с ним вдумчиво, как ни искушала ситуация. Принеся бутылку, Данил осторожненько поднес горлышко к губам лежащего, предупредил:
— Будешь плеваться и мешать, глаза выдавлю… Старательно выпоил пленному оставшиеся полбутылки, протер опустевшую скляницу, хмыкнул:
— Оценил заботу? Таперича извини, отдыхай…
Оставшейся полосочкой скотча туго перетянул рот, заботливо проверил, может ли пленник дышать носом, раскланялся с ним и спустился с чердака, хозяйственно прихватив рацию.
Направился к единственному подъезду девятиэтажки — бывшего общежития, судя по архитектуре: и вход один, и балконов нема… Точно, бывшая общага.
Даже перегородка, за которой сидел вахтер, наполовину сохранилась. Выглядел вестибюль так, словно по нему пронеслась Мамаева орда, мимоходом заглянув сюда по пути из варяг в греки. Запашок стоял неописуемый, густой, как кисель, в два счета отшибший всякое обоняние.
Данил стал подниматься по лестнице, стараясь не наступать в наиболее сомнительные пятна. Было довольно тихо, хотя временами слышались шумные возгласы на незнакомом языке — то
Ну вот, наконец-то… Надежно перегородив пузом лестницу, ему заступил путь необъятный негр в тренировочных штанах и футболке, по-домашнему босой.
Заслышав сзади шорох, Данил без спешки оглянулся — обратный путь отрезали еще два негра, поджарые, должно быть, верткие в драке. Что ж, здешний Гарлем, где в подвешенном состоянии обитали незадачливые мигранты, должен был, конечно, быстренько установить строгий внутренний порядок, как оно всегда бывает в достаточно большой стае млекопитающих, — независимо от того, хомо сапиенс они или нет, белая у них шкура или черная…
— Что, милый? — почти ласково спросил Данил, дружелюбно ухмыляясь толстому пахану. — Что глазеешь? Ну нету у меня бананов, не припас…
Толстяк почесал брюхо и осведомился на более-менее сносном языке родных осин:
— Фули ходиш, писта?
— Вай, говорящий… — покачал головой Данил и спросил уже на английском: Ты меня понимаешь, толстый черный человек?
— Понимаю, — ответствовал здешний вождь племени на том же наречии. — Тебе чего здесь надо, белый?
— Мне нужен умный человек, который умеет прятать лист, — сообщил Данил.
Вождь почесал необъятное чрево уже обеими руками, кивнул:
— Тогда пошли, — и сделал обоим шестеркам какой-то знак, после чего они мгновенно испарились.
Данил поднялся за ним на четвертый этаж, свернул направо, в длиннющий коридор: запахи, белье на веревках, иные двери приоткрыты, из них настороженно поглядывают черные люди, по одежке почти неотличимые от российских бомжей, комнаты разгорожены на клетушки натянутыми простынями, картонными ящиками, что-то шипит и чадит на электроплитке, что-то киснет в тазу…
Почти в конце коридора толстяк остановился, просунул голову в обшарпанную дверь, негромко что-то сказал и, получив ответ, кивнул Данилу, выжидательно помявшись.
Одарив его бумажкой с водяными знаками, Данил вошел. Огляделся. Тут было немного почище, лежали три матраца, застланных относительно белыми простынями, а пластиковый столик, явно притащенный из ближайшей столовки, был украшен цветком в стакане и большой фотографией какого-то африканского генерала в звездах и эполетах.
— Проходи, — сказал Франсуа. — Стульев не водится, так что на матраце располагайся.
— Они тебя пасут. На чердаке в двухэтажке сидел тихарь.
— Следовало ожидать, — кивнул Франсуа. — Не зря ж я тут бросил якорь…
Где умный человек прячет лист? В лесу. Чтобы отыскать в этом Вавилоне одного конкретного негра, нужно пригнать полсотни автоматчиков и устроить шмон вселенский. А вот тем, кто и сам работает в городе потаенно, такие подвиги не по зубам…
— Ушей нет?
— Какие там уши… — махнул рукой Франсуа. Данил прислушался. Совсем рядом, за перегородкой, старательно сляпанной из картонных подставок от яиц, шла энергичная возня — оханье, стоны, возгласы на непонятном наречии.