Волк среди волков
Шрифт:
— Я? — Минутку подумав: — Ну, разумеется, сотню раз.
— Не верю.
— Тысячу раз!
— Уж будто!
— Целовалась… с папой! — И она громко расхохоталась.
— Ну, видите! — сказал Пагель, когда она наконец успокоилась. — Вам тоже не хватает смелости.
Вайо возмущена:
— Мне не хватает смелости?
— Да, вы такая же трусиха, как и я.
— Нет, я все-таки целовалась с мужчиной! Не только с папой. С молодым мужчиной, со смелым мужчиной, — речь ее звучит почти песней, —
— Не верю…
— Целовалась… Целовалась… У него даже усы есть, светлые усики щеточкой, и как колются! А у вас усов нет!
— Вот как! — вздохнул Пагель. — И вам, правда, только шестнадцать лет, фройляйн?
— Даже только пятнадцать, — с торжеством заявила она.
— Ну и смелы же вы. — В голосе его послышалось восхищение. — У меня ни за что бы не хватило смелости. Но сами-то вы, конечно, никогда не целовали мужчину, — утешил он себя. — Вы только позволили мужчине себя поцеловать, это другое дело! А вот схватить мужчину в объятия и расцеловать его, этого бы вы тоже не посмели.
— Не посмела бы? — воскликнула она, сверкнув глазами. — Хорошего же вы обо мне мнения!
Он опустил глаза под ее взглядом.
— Простите, простите, фройляйн! Я ничего не говорил. Да, вы посмели бы, я вам и так верю… пожалуйста, пожалуйста, не надо… я робею…
Но его мольбы не помогают. Ее сверкающие глаза, ее полуоткрытые губы совсем рядом, хотя Пагель и попятился от нее. И вот ее губы уже у его губ…
В то же мгновенье Вайо всем существом ощутила, что совершилась какая-то перемена. Она почувствовала, что он сжимает ее в железных объятиях; словно ее губы влили в него силу, он отвечает на ее поцелуй… Теперь хочет вырваться уже она, теперь страшно ей… Но поцелуй все жарче и жарче, она еще противится, но уже чувствует, что сейчас уступит. Недавно еще гордо поднятая голова склонилась, прильнула к нему. Все тело обмякло, она никнет в его объятиях.
— О! — и Вайо со стоном погрузилась в море, по которому давно стосковалась. — О, ты…
Но он уже не держит ее в своих объятиях. Он поставил ее обратно на твердую землю. Его лицо опять далеко от ее лица, оно серьезно, улыбка исчезла…
— Так вот оно как, фройляйн! — спокойно говорит Пагель. — Если вы так слабы, вам не следует играть с мужчинами!
— Это подло! — крикнула она, щеки ее пылают и от гнева и от стыда. Порядочный человек этого не сделает!
— Да, это подло! — соглашается он. — Но мне надо было кое-что о вас узнать, а правды вы бы мне ни за что не сказали. Теперь я узнал то, что хотел. Вот, — он лезет в карман, — это письмо, копию письма я нашел в конторе засунутым в книгу, ведь это ваше письмо?
— Подумаешь, старое дурацкое письмо, — протянула она пренебрежительно. — Стоило из-за этого представление устраивать. Что это Мейер выдумал, зачем ему понадобилось снимать
Разрывая письмо на мелкие кусочки, Пагель испытующе глядит на нее.
— Так, — сказал он, собрав клочки письма в горсть и сунув их обратно в карман, — будет сожжено в срочном порядке. Но на свете существует по крайней мере еще одна такая копия, что, если этот Мейер пошлет ее вашему отцу — что тогда?
— Такое письмо может всякий настукать! — заявила она.
— Ясно! — согласился Пагель. — Но вы и так под домашним арестом, значит, какое-то подозрение уже существует! Копия письма сама по себе еще ничего не доказывает, но раз есть подозрение…
— Подлинник у меня. Если я ни в чем не сознаюсь, мне ничего не могут доказать.
— Но вас могут перехитрить!
— Меня не перехитрить!
— А как же я перехитрил вас в два счета?
— Не все такие пройдохи, как вы!
— Милая барышня, — постарался ласково вразумить ее Пагель, — давайте раз навсегда условимся, что вы будете со мной вежливы, точно так же, как и я вежлив с вами. Это письмо, теперь уже порванное, мы позабудем. То, что я сделал, как будто не очень красиво. Но было бы хуже, если бы я отправился к вашей матушке и насплетничал ей, правда? Может быть, и следовало бы так поступить, но мне это не по душе…
— Что вы мне мораль читаете! — иронически заметила она. — Небось сами тоже и писали и получали любовные письма. — Но ее ирония не возымела действия.
— Ясно, — сказал он спокойно, — но я никогда не был подлецом. Я никогда еще не соблазнял порядочных пятнадцатилетних девочек. Идемте, — он взял ее под руку, — идемте к вашей матушке. Она, верно, уже беспокоится.
— Господин Пагель! — умоляюще сказала она и остановилась. — Он не подлец!
— Несомненный подлец, и вы это отлично знаете!
— Нет! — выкрикнула она, едва сдерживая слезы. — Почему все такие недобрые стали? Раньше было совсем не так!
— Кто стал недобрым?
— Мама, ведь она меня вечно изводит, и Губерт…
— Кто такой Губерт? Его зовут Губертом?
— Да нет же! Наш лакей, Губерт Редер…
— Он знает?
— Да, — сказала она сквозь слезы, — отпустите, пожалуйста, мою руку, господин Пагель, вы делаете мне больно.
— Простите. Так, значит, лакей вас изводит…
— Да… Он такой подлый…
— А кто еще знает?
— Что-либо определенное — никто.
— Управляющий Мейер не знает?
— Ну, он ведь уехал.
— Следовательно, и он тоже знает. Еще кто?
— Лесничий, — но тоже ничего определенного.
— Еще кто?
— Больше никто — совершенно определенно никто, господин Пагель! Не смотрите так на меня, я вам все сказала. Совершенно определенно!