Волк среди волков
Шрифт:
— Понимаю, — сказал он. — Но как же мы удостоились чести пить с вами здесь, в отеле, когда вы содержитесь в учреждении закрытого типа?
— Сбежал! — коротко рассмеялся барон. — Они там такие губошлепы. Вот будет ругаться старик, тайный советник, когда меня опять изловит. Я, между прочим, успел наделать приятных дел, не говоря уже о стороже, которого я стукнул по кумполу… Что-то медленно у нас идет, — буркнул он вдруг. Слишком медленно. Еще коньяку, кельнер. По полному бокалу!
— Я попросил бы шампанского, — рискнул возразить
Но это был ложный шаг.
— Коньяку! — закричал тем свирепее гость. — Коньяку!.. Кто не выпьет коньяку, пристрелю!.. Мне все равно, — многозначительно обратился он к Штудману. — У меня графа пятьдесят первая, мне ничего не будет. Я дворянин, имперский барон фон Берген. Ни один полицейский не посмеет ко мне прикоснуться. Я душевнобольной… Пейте!
«Это добром не кончится, — думал в отчаянии Штудман, в то время как маслянистая жидкость медленно лилась ему в горло. — Бабы там сзади уже хихикают и смеются. Через пять минут он и меня доведет до такого состояния, какое ему нужно, и будет любоваться, как здоровые, точно обезумевшие скоты, ползают на четвереньках перед душевнобольным. Надо уловить момент…» — Напрасная надежда. Неотступно внимательный, сумасшедший стоял у двери, готовый нажать взведенный курок, и не допускал ни единой оплошности.
— Наливайте! — приказал он опять. — По бокалу шампанского, чтобы освежить рот.
— Правильно, хозяин, правильно! — воскликнул кто-то; кажется, лифтер. Остальные одобрительно рассмеялись.
— Вы дворянин и рыцарь, — снова пробует Штудман. — Вношу предложение выпустить из комнаты хотя бы обеих женщин. Из нас же остальных никто не попробует тем временем выйти, даю вам честное слово…
— Выгнать дам?.. Не пройдет! — запротестовали сзади. — Верно, Миццекен? Мы не каждый день так мило и благородно веселимся…
— Слышите? — улыбнулся насмешливо барон. — Пейте!.. Теперь опять коньяку. Садитесь же, наконец! Так, хорошо, на диван. Впрочем, можно и на кровать! Вы тоже сядьте, любезный господин директор! Живо! Думаете, я шучу? Стреляю! Вот! — Раздался выстрел. Крики. — Так… выпейте сперва еще. Теперь устраивайтесь, как вам удобней. Сюртуки на стулья, воротнички долой, а ты, девочка, скинь фартук… Да, можете спокойно снять и блузки…
— Господин барон! — возмутился Штудман. — Мы не в борделе. Я отказываюсь…
И при этом он чувствует, что под влиянием спирта воля и действия у него идут вразброд: сюртук уже висит на спинке кресла, он развязывает галстук…
— Я отказываюсь… — еще раз слабо возражает он.
— Пейте! — закричал барон. И насмешливо: — Через пять минут вы перестанете отказываться. А теперь шампанского!
Раздался грохот, звон разбитого стекла. Коридорный Зюскинд повалился поперек стола, потом упал на пол. Он лежал и хрипел, по-видимому, без чувств…
Заведующий винным погребом сидел на кровати и смеялся, тиская толстой лапой грудь девицы. Немолодая уборщица обняла одной рукой мальчишку-лифтера,
— Извольте пить! — бесновался сумасшедший. — Теперь вы, господин, наливайте! Шампанского!
«Еще три минуты, и я пропал, — подумал Штудман, потянувшись за бутылкой. — Через три минуты я буду не в лучшем виде, чем остальные…»
Он почувствовал в руке холодное и твердое горлышко бутылки, и вдруг в голове у него совершенно прояснилось.
«Это же так легко…» — подумал он.
Бутылка с шампанским обернулась ручной гранатой. Он отступил и сплеча запустил бутылку в голову господина в красном. Прыгнул сам вслед за ней.
Барон выронил ключ и пистолет, повалился, закричал:
— Вы ничего не смеете со мной делать! Я душевнобольной! Я по графе пятьдесят первой! Не бейте меня, не надо, вас привлекут к ответу! У меня есть свидетельство на право охоты!
А фон Штудман в пьяном азарте без устали колотил злосчастного безумца и думал между тем, все больше свирепея: «Как это я попал впросак! Он же просто трус, из тех, что на фронте кладут в штаны при звуке барабана! Мне бы с первой же минуты съездить его по морде!»
Потом ему стало противно лупить и лупить это мягкое, трусливое, хнычущее существо, он увидел рядом на полу ключ, поднял его, встал, шатаясь, отпер дверь и вышел в коридор.
Толпившиеся в холле посетители, которых загнала сюда разрешившаяся ливнем гроза, затряслись в перепуге, когда увидали наверху, на широкой, застланной красными дорожками парадной лестнице шатающегося мужчину в одном жилете, в разодранной рубашке и с окровавленным лицом. Сперва его заметило только несколько человек, и среди них водворилась выжидательная тишина; а там стали оборачиваться и другие и пялить глаза, точно не веря себе.
Человек в жилете стоял, покачиваясь, наверху, на первой ступеньке лестницы, он пялил глаза сверху на толпившихся в холле и, казалось, не давал себе отчета, где он и что происходит. Он бормотал что-то невнятное, но внизу становилось все тише. Из кафе отеля отчетливо доносились звуки струнного оркестра.
Ротмистр фон Праквиц, поднявшись с кресла, в изумлении пялил глаза на представшее пред ним видение.
Служащие отеля смотрели вверх, пялили глаза, хотели что-то предпринять, но не знали что…
— Кретины! — кричал сверху пьяный. — Сумасшедшие! Думают, у них свидетельство на право охоты, но я их поколочу!..
Он крикнул еще раз, слабее, глазевшим снизу:
— Всех вас поколочу, идиоты!
Он потерял равновесие. Весело провозгласил: «Гоп-ля!», шесть ступенек отмахал, стоя еще на ногах. Потом повалился головой вперед и так по всей лестнице скатился вниз, под ноги отшатнувшимся зрителям.
Он лежал без движения, без чувств.
— Куда мы его понесем? — спросил поспешно ротмистр фон Праквиц и уже приподнял друга за плечи.