Волк среди волков
Шрифт:
— Так, — говорит лакей Редер, не закрывая, а лишь притворяя дверь. Так… можете посидеть на этом стуле, пока она придет. Тогда вы встанете и уступите ей место.
— Кто придет? — спрашивает Книбуш оторопев.
— Вы бы поменьше судачили, господин Книбуш, — замечает лакей строго и неодобрительно. — Мужчине не следует судачить, особенно с бабами.
— Я же ничего особенного не говорил, — оправдывается лесничий.
— Ей, конечно, нужно сперва умыться, ведь она ревела, — заявляет этот морщинистый идол. —
— Да кто придет-то? Кто побывает у барыни? — недоумевает лесничий уже в полном смятении.
— Мундир есть мундир, — поучает его лакей. — Моя ливрея, разумеется, не в счет и ваша зеленая тоже, оттого что вы всего-навсего лесничий частного лица. Будь вы государственным лесничим, опять-таки другое дело.
Книбуш растерянно соглашается.
— Да, да. Конечно… — Он все еще надеется что-нибудь понять из загадочных сентенций Редера.
— Штатский не должен вмешиваться в дела мундиров, — строго поучает лакей. Он долго раздумывает, собрав на лбу глубокие морщины.
Затем слегка приоткрывает дверь.
Он прислушивается. Кивает, подходит к лесничему и говорит вполголоса, с глубокой укоризной:
— Вы штатский, господин лесничий, а хотели вмешаться в дела мундиров.
— Да нет же! — в ужасе восклицает лесничий.
— Вы не подумали о том, господин Книбуш, — продолжает лакей, возвращаясь к своему месту у притворенной двери, — что господин тайный советник любит больше всего?
— Нет. Как так? — недоумевает лесничий. — Я вообще не понимаю, куда вы клоните, господин Редер.
— Уж будто не понимаете?
— Нет. Свой лес, вероятно?
Лакей кивает.
— Да, при жизни он лес отдавать не хочет. А кому он завещает его после смерти?
Редер с ожиданием смотрит на лесничего.
— Есть старая барыня, есть сын в Бирнбауме, — задумчиво перечисляет лесничий. — А здесь имеется господин ротмистр…
Он задумался.
— Ну, так кому же он все-таки завещает лес? — снисходительно вопрошает лакей: так задают отстающему школьнику уж совсем легкий вопрос. — Или его лес можно поделить на две части? На три?
— Поделить его лес? — Лицо Книбуша выражает глубокое презрение. — Нет, уж это вы оставьте, господин Редер! Да он из гроба встанет и межевые столбы повалит, если после его смерти лес поделят. Только, наверное, он уже все написал, как быть с лесом.
— Так кому же он его, по-вашему, оставит, господин Книбуш? — упорно выпытывает лакей. — Может быть, старой барыне?
— Ну уж нет! Она же всегда уверяет, что боится гулять в лесу из-за змей. Нет, господин Редер, об ней и говорить не приходится.
— Или тому, в Бирнбауме?
— Тоже не думаю… Он вечно ругает сына, что тот больно шикует и требует денег, а теперь еще купил себе гоночный автомобиль… От долгов удрать хочет… Это старик намедни так бранился…
— Значит,
Лесничий вспыхнул, он намерен протестовать, однако Губерт решительно игнорирует его.
— Значит, лес унаследует барыня, там наверху, — заявляет он и указывает большим пальцем в потолок.
— При том, что старик терпеть не может господина ротмистра? насупившись, возражает лесничий. — И с гусями дело тоже плохо кончится.
— Так кто же тогда получит лес? — настаивает лакей.
— Ну, я не знаю… — растерянно бормочет лесничий. — Есть у него еще племянники от сестры в Померании…
— А разве нет у него внучки? — продолжает лакей.
— Кого? — Лесничий разинул рот. — Вы так думаете? Но ведь барышне Виолете всего пятнадцать… — Неподвижный взгляд лакея не меняется, и лесничий соображает вслух: — Правда, она единственная, кого он берет с собой на охоту, это-то верно… И когда дрова вымеряет, он тоже ее с собой берет… и мерную рейку дает ей и шестик. О господи, этого еще никто не знает, господин Редер. Барышня, может, и сама не знает…
— А вы еще хотели вмешаться в дела мундиров, господин Книбуш! — с презрением констатирует лакей Редер.
Однако не успел лесничий возразить, как в коридоре раздалось постукивание каблучков и вошла Вайо.
— Слава богу, избавилась! Ну никак, никак не могла вырваться! Армгард ревела и нажаловалась маме, что вы ей всегда ужасно грубите, Губерт! Вы действительно такой грубиян?
— Нет, — строго отвечает Губерт. — Я только требую с нее, я вообще не говорю грубостей женщинам.
— Господи, Губерт, какой вы опять серьезный! Точно карп из пруда. Уксус вы, что ли, пьете? Я ведь тоже женщина.
— Нет, — заявляет Губерт. — Во-первых, вы дама, затем вы господская дочка, поэтому ни о какой грубости в отношении вас речи не может быть, барышня.
— Благодарю вас, Губерт. Вы действительно несравненны. По-моему, вы когда-нибудь лопнете от самомнения и гордости. — Очень довольная, она посматривает на него своими искрящимися, слегка навыкате, глазами.
Вдруг лицо ее становится серьезным, и она спрашивает таинственным шепотом:
— Это правда, Губерт… то, что Армгард сказала маме, будто вы выродок?
Слуга Губерт безжизненными рыбьими глазами смотрит на любопытную девочку. Ни тени краски не появляется на его серых морщинистых щеках.
— Армгард это не при вас говорила, — с непоколебимым спокойствием констатирует он. — Вы опять подслушивали.
Но и Виолета ничуть не смущена. С удивлением отмечает лесничий ту интимность, которая царит между этой странной парой. «А Редер-то куда хитрее, чем я думал. Нужно мне его еще больше остерегаться», — решает лесничий.