Волк в бабушкиной одежде
Шрифт:
– Точно, кузен, ну, ты даешь, продолжай же... Обалдук волнуется. Он дергается, пыхтит, шуршит, скрипит, скрежещет как немазаная телега. Кузен Гектор подходит к нему.
– Я тебя немного поимел, а, племянничек? – говорит он, дружески защемляя старикашке нос двумя пальцами.
Шутник он, наш Тотор.
– Слушая телефонный разговор, я понял, что ты ждешь специалиста по дешифровке, которого возьмешь с собой в Германию. Парень должен был вот-вот материализоваться, и послал его некий Бульбульхонар. Что же я сделал? Чтоб моя
Он вылез из такси и пока расплачивался, я спросил его, он ли это, он ответил, что да, тогда я ему выдал, что я его жду и что у нас дело в доме напротив. Я проводил его в хибару Фуасса...
Взрыв смеха со стороны Гектора, к которому присоединяется громогласный орган Берюрье.
– Еще не все! Я вырубил его и связал в кладовке. Затем присвоил его бумаженции и выдал себя за него. Вот так я смог отыскать вас, козлятки.
Он засовывает два пальца за ворот рубашки.
– Не хвастаясь, я думаю, что поспел вовремя, не так ли?
Пино, который открывает глаза, скромно просит развязать его. Ему хочется увериться, что он не умер и все это происходит в действительности!
– Чем займемся теперь? – требует Толстый. – Я бы заморил червячка, а вы?
– Заберем сначала то, что у господина, – говорю я, указывая на Обалдука...
Босс крутится, клянется, что у него нет половины формулы и т.п.
Но я-то знаю, что она у него. Если Артуро прихватил свою для сверки двух листов, Обалдук, у которого в черепе ни мыльная пена, ни стружки, наверняка принял такие же предосторожности. В этом деле обе команды работали под копирку...
Обыскиваю господина и в двойной подкладке бумажника откапываю лист, сложенный вчетверо, обтрепанный с одной стороны. Видимо, его отдалили от другой части с помощью разрезного ножа, который резал плохо. Отпечатанное на листе мне ни о чем не говорит. Расшифровка – это дело нашей спецсекции.
– Теперь попробуем добраться до Западного Берлина.
– Но пилота уже нет! – бормочет Пинюш. Я слегка бледнею. Серьезное препятствие. Двое, которые умели рулить, загибаются у наших ног в весьма жалком виде.
– Послушайте, ребята, – говорит Гектор, – вы же знаете, что я помешан на технике. Пока летели, я смотрел, как управляет усопший приятель, и я теперь могу справиться сам, без хвастовства. Только вот куда лететь?
– Не дрейфь, – перебиваю я, – я был штурманом в армии. В дорогу! Эта страна начинает мне надоедать!
– А они? – осведомляется Берю, указывая на Эльзу и Обалдука.
– Оставим здесь. У меня нет привычки добивать пленных.
– После того, что сделала эта девка?! – возмущается Толстый.
– Вот именно, у нее будет время поразмышлять! Пока их отыщут в этом забытом богом углу, сквозь их каркасы прорастут грибы, не так ли, мой ангел?
Я наклоняюсь и целую ее. Эльза в полной прострации.
– Хороша крошка, – оценивает Гектор, – если бы кусочек времени, я бы охотно...
– Целомудрие узницы так же священно, как ее жизнь! – возмущаюсь я. – Отваливаем!
Сильно болтает, и я в какой-то момент думаю, что карбюратор объявит развод коробке скоростей, но должен тем не менее признать, что Гектор выкручивается вполне прилично.
– Похоже, что он управляется с этой керосинкой всю жизнь! – признает Берюрье...
– Говорят, "управляет вручную ножным управлением", – исправляю я.
– Говорят так, как знают! – протестует его Толстячество, фыркая.
Чтобы скрыть презрение, он хватает французский еженедельник из бардачка жужжалки. Гектор объясняет, что это газета, которую он купил перед отъездом из Франции. Берю начинает листать ее и вдруг орет как резаный.
Требуем в чем дело и он указывает на маленькую рубрику в разделе брачных объявлений. Я читаю вслух:
"Дама за тридцать в процессе развода, но ненавидящая одиночество, рассмотрит предложения о новом замужестве с мужчиной от двадцати пяти лет, желательно зажиточным. Писать в газету на имя Берты Пуальфу".
– Ну и что? – удивляюсь я. – Тебя-то чем это касается?
– Так это же Берта, моя жена! – багровеет Величайший, у которого от натуги отскакивают четыре пуговицы на ширинке. – Ее девичья фамилия Пуальфу! Ах, с..., она не теряет время! Уже подала на развод и ищет себе голубка! Извините, возраст-то какой: двадцать пять годков! Мадам желает молочного поросенка! Лучше бы я стал папой римским, чем тащить в мэрию этот кусок жира с дерьмом.
– Утихомирься! – успокаиваю я его. – Аппарат и так перегружен. Если ему еще придется тащить на себе твой раж, мы все окажемся на газончике.
Глава двенадцатая
– Господа, это лучшее наше дело, достойное быть записанным в скрижали. Нейтрализация двух таких мерзопакостных банд, как Артуро и Обалдука, произведена в самый нужный момент. Пино, я имею удовольствие сообщить вам, что вы восстановлены в кадрах навечно.
Нужно ли уточнять, что мы находимся в бюробинете Старика и что сам он и квакает?
Старая Рухлядь разражается рыданиями! Восстановлен! Он! Целый год сожалений и упреков тут же испаряется.
Он рожден был легавым, наш Пино. И умереть должен легавым. Отставка хороша для генералов. Гектор, участвующий в разговоре, делает козью морду.
– Очаровательно, – говорит он, – если я правильно понимаю, агентство сваливается на мою шею?
– Оно остается в хороших руках! – сообщает Пинюш. – И потом, я буду помогать вам после работы.
– А почему это Берюрье не с вами? – интересуется Старый Хрыч. – Поскольку он разделял опасности, мне бы хотелось, чтобы он разделил и триумф.