Волк в ее голове. Книги I–III
Шрифт:
У Олеси поднимается рука и слегка покачивается, будто флаг над полем битвы.
– Мы ещё не дошли до неё, – отвечаю я Леонидасу.
На самом деле Вероника Игоревна рассказывала об этом на элективе, но Леонидас меня раздражает.
– Ничего не знаю. По программе у вас триста лет как должны быть конденсаторы, и я хочу услышать, зачем, чёрт возьми, придумали Лейденскую банку.
Он издевается?
– Банка такая. Для накопления и раздачи заряда, – неохотно отвечаю я, кося взглядом на Олесю. – Из восемнадцатого века.
Всё?
От
– Милый друг! – По усталому лицу Леонидаса пробегает тень. – Мы не на допросе. Сделай вид, что тебе интересно.
Вытянутая рука Олеси напрягается до предела. Да и сама она вот-вот вылетит из стула, как пробка из шампанского.
– Банка… у неё есть проводники: гвоздь, воткнутый в крышку, и фольга, в которую завёрнута банка. Есть э-э-э… – я роюсь в памяти, но не обнаруживаю там нужного термина, – стекло. Непроводник.
Кто-то ржёт над моей косноязычностью.
– Милый друг, если ты также отвечаешь Веронике Игоревне, – Леонидас поднимает леденяще-осуждающий взгляд, достойный спартанского царя, и мои брови сами собой ползут вверх, – то я не понимаю, откуда у тебя «отлично».
Ар-р-р-р! Ответ таков, каков вопрос.
– Если вокруг банки возьмутся за руки сто восемьдесят десантников, первый из которых коснётся гвоздя, а последний – фольги, то мы узнаем много новых ругательств.
Класс взрывается смехом, и я улыбаюсь, довольный эффектом.
– От чего зависит ёмкость Лейденской банки?
– От химического состава эм-м… стекла. Непроводника.
– Диэлектрика! – яростно шепчет Олеся.
– Не-про-вод-ни-ка, – упрямо повторяю я. – На секундочку: бывает его пробой.
Сотовый тихо мигает и отображает сообщение:
ПОЧТАМПЪ сейчас
Агент
Семья вашего друга денег должна. Не решат вопрос до конца недели – начнём применять все виды проверенных временем негативных воздействий.
[фото]
Я машинально снимаю блокировку и с неприятным удивлением понимаю, что на фото «друга» застыла Диана. Она нарядилась в бесформенную малиновую куртку, из-под которой выглядывает белая футболка c неоновой надписью «Спаси дерево – сожри бобра». На подбородке Дианы темнеют ссадины, в волосах застряла трава. Лицо испятнали солнечные зайчики. Диана тащит за одну лямку рюкзак, который едва не подметает тропинку в соснах, а другой рукой отводит прядь со лба.
И только джинсов нет – на их месте женские ноги с обнажёнными гениталиями. Торчат они криво и несуразно, будто тот, кто лепил картинку в «Фотошопе», не до конца освоил законы перспективы.
В горле у меня наливается тяжесть.
Снимку – тому, на почве которого взрастили это порночудовище – пять лет. На правой половине оригинала вы бы увидели Артура Александровича.
– Бывает…
Леонидас поворачивает в мою сторону ухо.
– Д-да. Ну… про Веронику Игоревну. – Я снова прочищаю горло, которое будто забили паклей. – Вы не знаете, когда она вернётся?
В кабинете повисает молчание. Утихла и жутковатая «зимняя» гроза, и небо светлеет за холмом кладбища. Всё тише шатаются берёзы, всё реже молнии рвут чёрные облака. Леонидас ещё пару секунду смотрит в бумаги, которые блиндажным накатом вздымаются над столом, затем моргает и выпрямляется.
– Хочу напомнить, что в классе присутствуют люди, – Олеся поднимает руку и обдаёт меня выразительным взглядом, – которым оценки нужны.
– Иди в баню, – шепчу я.
Олеся показывает розовый язычок.
– Вероника Игоревна… – Леонидас, не замечая наш с Олесей обмен любезностями, встаёт и забирает у первой парты экскурсионный список. – Не переживайте, всё войдёт в привычную колею.
Леонидас некоторое время молчит, наконец улыбается.
– Судя по этому листку я должен сказать, хочу я пойти в кино с Шупарским или нет.
Шупарский розовеет и бурчит: «Это не вам».
– Что до Вероники Игоревны, – продолжает Леонидас, – то со следующей недели мы скорректируем расписание так, что химию у вас буду заменять я, а физику – Станислав Федосович. Я вообще считаю, что не дело, чтобы такие важные предметы вёл один учитель.
По рядам пробегают шепотки, и снова воцаряется тишина, в которой чётко слышатся шаги в коридоре. Мой телефон мигает, отображая ещё один ответ на сообщение Мухоноса: на этот раз удивлённый смайлик присылает Павликовская. Следом загорается «мамадорогая» от Радченко. Под сердцем у меня щекочет от любопытства.
– Артур, – Леонидас делает вопросительное лицо, – больше не добавишь к своему ответу?
Слушайте, это уже действительно похоже на допрос. И да, Веронике Игоревне я бы сказал больше. Например, что молния – типичная разрядка сферического конденсатора, что керамические непроводники позволяют менять ёмкость, как по волшебству, а ионистор это ГОСПАДИБОЖЕ не транзистор. Но то – Веронике Игоревне. Ради Леонидаса – «найн», ибо в голове у него одни причёски и социальные нормы, а замены через неделю-две кончатся, и вернётся обычный порядок вещей.
Я неопределённо дёргаю плечом.
– Как угодно. Непроводник, на секундочку, – Леонидас пародирует мою интонацию, – называется диэлектриком. Это не физика, милый друг, это… диванная физика какая-то. На четвёрку с минусом.
Лицо у меня вскипает, под мышками выступает пот. Я растерянно спрашиваю у Леонидаса «почему?», но это короткое слово тонет в шуме – ибо после секундной заминки класс взрывается аплодисментами и воплями.
– Наконец-то! – кричит Мисевра. – У Арсеньева четыре по физике! Я дожила до этого! Я дожила!