Волк в ее голове. Книги I–III
Шрифт:
Я оглядываюсь на шум и вижу, как Коваль под командованием Олеси вытаскивает валун из древнего лабиринта. За ним погружается в воду тяжёлое багровое солнце и выжигает снег вокруг розовато-красным сиянием. Камень мшистый, с рыжиной, с пятнами снега. Олеся хохочет. Коваль охает и дёргает рукой, будто отдавил пальцы.
Мне кажется, или временами он подходит Олесе куда больше, чем Валентин?
– Мой ум адекватен, – со вздохом усталости отвечает девушка, – чтобы понимать, что я говорю с малолеткой.
– Вам откуда знать?
– Я знаю многое. Например, что малолетка учится в
Я не сразу осознаю смысл этих слов, но проходит секунда-другая, и их грубый яд действует: прошибает холодным потом, заставляет пройтись по крыльцу и нервно оглянуться – в поисках камеры, человека с биноклем, чего угодно. Я бросаюсь к дороге, к парочке Олеся – Коваль у каменного лабиринта. Возвращаюсь к крыльцу, к окну и опять к дороге – по кругу, по замкнутому кругу, под тревожным взглядом Валентина, под заливистый хохот Коваля, под тёплыми струями закатных лучей.
В динамике царит тишина, и постепенно до меня доходит, что вызов завершён. Рука с телефоном опускается, но в плечах и шее ещё чувствуется напряжение, и живот ещё скручивается в тугой, болезненный комок.
– Кто это? – спрашивает Валентин. Лицо у него хмурое, даже сердитое.
С четвёртой или пятой попытки я убираю телефон в карман.
– Дебилы. Н-не важно.
– Коллекторы?
Я отвожу взгляд, но Валентин и так понимает.
– Бычили?
– Да фиолетово.
Соседки у берёз уже не видно. То ли ей надоело кричать, то ли она действительно звонит в полицию. Коваль самозабвенно изображает из себя и валуна учёного с яйцом динозавра. Поднимается кусачий ветерок и там, где совсем не осталось снега, ерошит прошлогоднюю листву под ногами. На землю стекает красноватый отсвет заката и вызывает чувство, что меня не существует, что я пустая, призрачная оболочка.
Может, это и впрямь какой-то пугающий сон?
Сопор?
Кома?
Пропала Вероника Игоревна. Ушла Диана. А я получаю по полной за эту семейку. Терплю угрозы, нервничаю – ради чего? Ради дружбы, которой уже нет? Которая закончилась где-то там, на Холме смерти? А может, и не начиналась, а была сном, фантомом – о чужих друг другу душах, отбывающих срок на одной планете, на одном отрезке жизненного пути?
От этих мыслей во мне поднимает рыло какая-то поросячья, животная злость. Не зная, как вытащить её из себя, из моего же нутра, я деревянным шагом иду прочь от дома. Странной процессией, с доисторическим камнем наперевес за мной топают Три Ко.
– Квест окончен, сын мой? – спрашивает Валентин.
Перед внутренним взором мелькает картинка: Диана в лососёвой форме показывает Fuck.
– Нет, – отвечаю я. Оглядываюсь на спящий дом Вероники Игоревны и повторяю: – Нет!
– Хочешь, чтобы тебе ещё кто-то угрожал?
Диана бесцветным голосом говорит мне в ухо: «Иди на хер».
– Тихо.
Иди на
Иди на хер.
– Прости?
– Валь, блин! – Я понимаю, что он не отстанет и фальшиво улыбаюсь. – Ты думаешь, я хочу ей помочь. Правильно? Ну, так мне фиолетово на все эти долги и угрозы. Я хочу её лично, глядя в глаза, послать.
Сон восьмой. Изнанка
Мой палец утыкается в плексиглас, под которым прячется расписание, и с мерзким скрипом движется влево. Вуаля, 10 «Б» Дианы. В первую тройку её пыток затесались география (каб. 25), МХК (каб. 31) и та-да-дам… ОБЖ (каб. 12). Уникальные экземпляры в коллекции дисциплин, которые вызывают рвотные позывы и желание посетить логопеда. Боже правый, какая разница, на что ориентируется мировая чёрная металлургия или чем иконопись Рублёва отличается от любой другой иконописи?
КАК это пригодится в жизни???
Ладно, кабинет географии. Здесь окна дребезжат от ветра, а на фоне штормового неба вырисовывается пара милах – высокая и низкая. Им явно не до чёрной металлургии: пока остальной класс проходит диспансеризацию, эта парочка репетирует что-то околотеатрально-стихотворное на немецком языке. Дылда, сияя макияжем панк-принцессы, уверяет, будто Диана на уроках 10 «Б» не появлялась с неделю; лохматая коротышка молча строит мне глазки.
Улыбайся им. Улыбайся!
Я вежливо благодарю актрис и под лязг немецких стихов топаю на общагу.
Сей предмет ведёт Богиня, которая:
а) чудо как похожа на лепрекона (за оригиналом отсылаю вас к одноимённому фильму ужасов 1993 года);
б) фонтанирует перлами;
в) даёт странные доклады – типа: «Польза и вред мастурбации» (это писал Валентин, если вдруг).
Говоря о перлах, я не преувеличил: Богиня несёт такую хрень, что Валентин в «Почтампе» создал отдельную страничку. Заходите, там полно мемов, видюх и фразочек в духе: «Жвачка – это доминанта, которая идёт в мозг».
Вот и сейчас, подходя к двери, я слышу, как голос Богини монотонно зачитывает:
– «…обожает роскошь, у них плохие манеры и нет никакого уважения к авторитетам, они высказывают неуважение к старшим, слоняются без дела и постоянно сплетничают». Я вынуждена это читать, не надо на меня так смотреть. «Они всё время спорят с родителями, они постоянно… – Богиня прерывается на секунду, когда я заглядываю в кабинет, и тут же продолжает: – они постоянно вмешиваются в разговоры и привлекают к себе внимание…»
Симонова хихикает. Богиня непонимающе оглядывается и, ведя указательным пальцем по бумаге, заканчивает цитату:
– «Они прожорливы и тиранят учителей». Кто нам скажет, про кого это?
– Да про Артура! – предлагает Валентин, и по рядам пробегает смех.
Я с трудом прячу улыбку и демонстративно хлопаю Валентину.
– Это была фраза о молодёжи. – Богиня слюнявит палец, перелистывает страницу учебника, прочищает горло. – Понимаете? О молодёжи. Кто может рассказать, чью фразу я цитировала?