Волк в овечьем стаде
Шрифт:
— Бекки, — сказал я, чувствуя одновременно благодарность и неловкость, — спасибо тебе. Но я внесу коррективы. Не создавай себе кумира. Это принесет только вред.
— Я не говорила, что ты мой кумир, — резко возразила она.
— Хорошо. Потому что кумиров не существует.
Стимулом к моей речи послужило то, что в дверях показался знакомый силуэт человека, которого я никак не ожидал сегодня увидеть. Но это был он.
— Элиот! — радостно воскликнул я.
Несмотря на предостережения Бекки, я был счастлив видеть его. Он тепло пожал мне руку.
— Как хорошо, что ты пришел. Привет, Мэйми.
Жена Элиота, женщина лет сорока, стояла рядом в шляпе, которую
У входа стояла толпа, человек пятьдесят — шестьдесят, достаточно, чтобы предотвратить полный провал.
Здесь было несколько других кандидатов, которые искали знакомых, чтобы с ними поздороваться. В этой толпе Элиот привлекал к себе больше внимания, чем я. Мне бы пришлось ждать своей очереди, если бы он не выпихнул меня вперед. Я не собирался использовать эту акцию, чтобы задать ему несколько интересующих меня вопросов, просто хотел сказать, что рад его приходу. Появление Элиота Куинна на моем митинге имело большое значение. Не решающее, к сожалению, но это делало его появление еще более трогательным.
Он оборвал мои изъявления благодарности.
— Насколько все плохо? — спросил он.
— Хуже, чем я ожидал, — шутливо ответил я. Меня смущало то, что я возвышаюсь над своим бывшим боссом, как будто стремлюсь привлечь к себе внимание.
Я наклонился к нему.
— Они ведут себя осторожно или уже пригрозили, что могут навредить тебе, если ты обвинишь Остина? — спросил Элиот.
Он как будто тоже шутил, и каждый, увидев нас из другого конца зала, подумал бы, что так оно и есть, но его глаза были серьезны.
— Они действуют напролом, — ответил я.
Эти люди были старыми друзьями Элиота. Он их знал, даже если не поддерживал отношений.
Я спросил:
— Почему они не удосужились прощупать меня? Лучший способ заставить меня выдвинуть обвинение против Остина Пейли — это сказать, что у меня ничего не получится.
Элиот тоскливо улыбнулся. Он, должно быть, вспоминал те годы, когда разделял бремя власти с этими старыми кретинами, ему не раз приходилось иметь с ними дело, помогать им или просить у них помощи.
— Эти люди не обучены дипломатическому обращению, — сказал он. — Они привыкли к тому, чтобы их приказы неукоснительно выполнялись.
— Чего они боятся, Элиот? Можно подумать, что Остину кое-что известно о каждом из них. Неужели ими движет страх, а не желание поддержать старого друга?
— Ничем не могу помочь, Марк. Если узнаю, в чем дело, обязательно расскажу.
Мы стояли молча. Мне хотелось верить в слова Элиота. Но за свою жизнь он научился насквозь видеть людей. Он знал, что я не верил ему, не до конца верил.
Я произнес речь, аудитория вежливо поаплодировала и тут же направилась к дверям. Бекки ждала меня, когда я пожал руку последнему знакомому. Мы ехали обратно ко Дворцу правосудия в молчании, которое, казалось, овладело нами из-за темноты. Был девятый час, улицы в деловом районе опустели. Прохожим здесь нечего было делать.
— Марк?
— Все хорошо.
Неудача расстроила меня, но мне не хотелось обсуждать причины моего провала.
Я подрулил к машине Бекки, простился с ней и уехал, как бы по делам, но вместо этого нашел стоянку в другом конце. Дворец правосудия казался в темноте неуклюжим и уродливым. Почти квадратным. Мягкий свет, который придавал старому зданию суда флер романтичности, не смягчал угловатости новой постройки. Я не стал предаваться красотам архитектуры, а просто
Прокуратура опустела, что меня порадовало. Света было достаточно, чтобы добраться до офиса, поэтому я не стал включать дополнительное освещение. Закрыв дверь, я с облегчением вздохнул, словно вернулся домой после утомительного дня.
Никаких лишних мыслей. Здесь не место размышлять о своей жизни. Вот почему я пришел. Деловые бумаги уже были разложены на столе. Не надо было что-то искать. Я сел, накрыл их ладонями, и моя личная жизнь ушла в сторону. Мне захотелось покопаться в деталях предстоящего дела. Я проверил обвинительный акт в сотый раз, убедившись, что вред, причиненный Остином Томми, был четко и профессионально доказан. Я мысленно стал описывать происшедшее, вдаваясь в нюансы, надеясь, что картина покажется присяжным такой же живой и ясной.
Мои мысли возвратились к Томми. Он пугал меня. Я не знал, что подумают о нем присяжные: мальчик, слишком зрелый для своего возраста, спокойно дающий показания с ухмылкой на губах. Миниатюрный Остин Пейли.
Пришел на ум Дэвид. Забытый отцом Томми кинулся за любовью к другому человеку. Дэвид же отказался от моей любви, решившись на брак без взаимной склонности. Мне не хотелось чувствовать себя ответственным за него — он был взрослым мужчиной, — но тем не менее на душе было неспокойно. Я всегда буду тревожиться за него, не важно, сколько лет ему будет.
Ночь завладела городом, холодная и темная, пробралась она и в мой кабинет. Потому что я не зажигал свет. Мне хотелось темноты, тишины. Я хотел забыться, но знал, что сон не придет.
Я больше не мог думать о деле. В одиночестве и темноте я пронзительно ясно осознал, что привел свою жизнь к краху. Мне не удастся наладить отношения с Линдой. Она строила новую жизнь, свободную от наших разногласий. Меня занимал вопрос, достигнет ли она того счастья, которое было у нас с ней.
Я сам способствовал развалу своей семьи. Мы с Дэвидом еще как-то могли поддерживать натянутые отношения, но все остальное было невозможно. Луиза правильно спланировала свою жизнь. Дина прекратила отчаянные попытки удержать меня. В последние встречи по выходным она в основном говорила о школе, подразумевая мальчиков. Теперь, вооруженная опытом свиданий с двумя парнями. Дина энергично заглядывала в будущее, отметая прошлое, где остался я. Я уже не занимал ее мысли.
Даже старые друзья вроде Элиота отдалились. Я никому больше не верил.
Ничего не осталось. Ни одна человеческая душа обо мне не тревожилась. Мне не к кому было кинуться со своей бедой или радостью. Я не знал, куда пойти в праздник, с кем посидеть погоревать.
Я вышел на крошечный балкон пятого этажа и был очарован колдовским светом луны. Казалось, до нее можно достать рукой. Она плыла над горизонтом отяжелевшая, огромная, с расплывчатыми контурами. Словно объятая пламенем, она походила на птицу-феникс. Она была ущербной и потому неровной и чем-то напоминала слегка откинутую назад человеческую голову. На несколько минут я отвлекся, а потом увидел уже совсем другую луну, суровую и мертвенно-белую. На память пришли ночи далекой юности, когда невозможно было усидеть дома, а мысли устремлялись к прекрасным женщинам и мир был полон романтики. Я тогда воображал себя героем любовного романа, и мечты мои не знали границ. Казалось, я могу оседлать луну и улететь в заоблачные дали. Но сейчас я видел совсем другую луну, похожую на холодный камень, заслонивший звезды.