Волк в зеркале

Беляев Николай Владимирович

Как и то, что из других измерений попадают сюда твари, каких вроде как и не должно быть…

— Давай, давай, Найдёнов, не спи!

Я побежал за Стуковым вдоль заросших, давно уже брошенных пакгаузов, из которых всё ценное было вывезено небось сразу после той войны.

Найдёнов — не моя фамилия. Это Степаныч, из отдела по приёму провалившихся в местной Управе, так меня окрестил — надо ж было что-то записать в документы. Так и числюсь как Игорь Найдёнов — без отчества.

Конечно, местная безопасность с меня так просто не слезла — мурыжили с неделю, причём при помощи колдунов. Полный ноль — амнезия.

Не знаю, поняли они что-то про мою нелюбовь к зеркалам или нет — так-то я честно признался, что не люблю зеркала, но не уточнял, насколько, — но раскачивать эту тему не стали. Почему-то у меня в памяти остались лишь смутные воспоминания о свадьбе — но чьей, где, когда? Остальное словно затянуто серой пеленой.

Ладно, в принципе — то, что у меня есть сейчас, не самое худшее из того, что можно представить.

Вновь мы собрались втроём у пролома — часть забора была просто вынесена. В канаве за территорией овощебазы, уткнувшись носом, торчал ржавый остов грузовика, с которого было снято всё, вплоть до кузова — возможно, стену снёс когда-то именно он.

Да, Юрка прав — если отсюда пробраться вдоль берега обмелевшего ручья, то выйдем строго напротив того места, где виден дым, причём укрытые растительностью…

Интересно, тут есть змеи? Впрочем, я в кирзачах — отличная штука, лёгкие и практически неубиваемые, от укуса змеи спасут точно. Именно за это их и люблю, даже в такую жару — впрочем, и остальные не в тапочках: Юрка в берцах, Андрей — в полусапогах, по сути тех же кирзачах с укороченным голенищем.

— Тут змеи есть? — не удержавшись, тихонько спросил я, перехватывая винтовку.

— Есть, — как-то странно скривился Юрка. — Ты даже не представляешь, Найдёнов, какие и сколько… И волки есть, но вряд ли прямо тут. Давай, двигай.

Метров через двести мы вышли на исходную. Место оказалось отличным — нас прикрывали разросшиеся кусты, а двор барака, почти не видимый со стороны станции, тут был как на ладони. И то, что мы увидели, мне активно не понравилось.

Барак, приземистый дом с провалившейся крышей, каменный, но с деревянными сенями с обеих сторон — видимо, строился на две семьи, — был не особо длинным. Справа — покосившийся сарай, слева — ржавые детские качели. Между ними — деревянный столб, скорее всего тут раньше был то ли турник, то ли выбивалка для ковров (надо же, какие детали мой мозг подсказывает!).

К столбу привязана женщина, причём привязана капитально — и ноги примотаны к столбу, и руки за спиной скручены, и рот замотан — точнее, вся нижняя часть лица. Одета в какое-то рваньё — а, нет, просто рубаха на груди разодрана.

Метрах в полутора тлеет костёр, над ним болтается котелок — но вряд ли жратву готовят, слишком уж котелок маленький. Людей, помимо женщины, трое — двое стоят с винтовками наизготовку, нервно поглядывая по сторонам, третий что-то помешивает в котелке. Винтовки — обычные трёхлинейки, как у меня, только без оптики. Изгои такими, как мне рассказывали, часто пользуются — автоматика у них встречается редко, обычно либо охотничьи дробовики, либо такие вот «болтовки». Гоняют их от городов нещадно — именно потому, что в изгои чаще всего попадают как раз те, кого вышвырнули из городов. Незавидная участь — учитывая не самую спокойную жизнь в здешней глубинке, твари здесь встречаются, судя по инструктажам, далеко не

дружелюбные. Так что если изгой выжил — он скорее всего что-то да умеет.

Что умеют эти?

Да, загорелые, кожа продублена солнцем, одежда разношёрстная — обычно такие грабежами и налётами живут, выбирая тех, кто пожадничал денег на вооружённое сопровождение, выбираясь из города…

А вот женщина вряд ли «из ихних». Кожа светлая, даже отсюда видно. Случайно попалась? Что они собираются с ней делать?

Я вопросительно посмотрел на Юрку — тот приложил палец к губам и показал мне кулак. Нарисовал в воздухе знак вопроса, повернувшись к Андрею — тот показал на одной руке три пальца, на другой один. Так, значит, это все — других аур или следов движения колдун не видит.

Я сполз чуть ниже в канаву, чтобы не пошевелить ветки, поднял винтовку, посмотрел в прицел. Расстояние плёвое, и метров ста не наберётся, с прицелом у меня пристреляно на пятьсот, так что сейчас стрелять придётся «с планки» — ну, я и так не промажу. А вот Юрке и колдуну надо будет подбираться ближе — на таком расстоянии от пистолетов толку мало. Колдун, как я понимаю, может ударить и дальше, но тут важно не задеть женщину — да и одного из изгоев хорошо бы живьём.

Что они собираются с ней делать?

Я навёл оптику на пленницу. Лет тридцать, черт лица из-за замотанной нижней части почти не разобрать, волосы растрёпанные, седины в них не видно. Тааак, а это что?

На груди женщины под разодранной одеждой красовались какие-то знаки, неаккуратно нанесённые то ли красно-коричневой краской, вроде сурика, то ли…

То ли кровью.

Я толкнул Юрку, ладонью изобразил трубку — дескать, посмотри в бинокль. Тронул голову, показав закрытый рот, и ткнул пальцем себе в грудь.

Напарник понял. Посмотрел, покачал головой. Придвинувшись ко мне почти вплотную, сказал еле слышно:

— Мы с Андрюхой ближе. Поравняемся вооон с тем кустом — вали стрелков. Третьего попробуем живьём.

Он что-то шепнул колдуну, и они скользнули в сторону. Да, хорошо, что лето — зелень скрывает. Осенью или весной мы были бы как на ладони…

Я тихонько, стараясь не лязгнуть, поднял и опустил рукоять затвора, взводя курок — патрон у меня уже давно в стволе.

Одно хорошо — среди изгоев, как мне пояснили, почти никогда не бывает колдунов. Местный колдовской Колледж крепко взял дело в свои руки — правда, говорили, что прошлой осенью с ним был какой-то скандал, но важно то, что есть какая-никакая организация. Колдовские силы получила молодёжь — те, кто родились уже после войны. А таких в бродячую жизнь — зимой мёрзнуть, летом жариться, комары жрут, да ещё и огребать от здешних силовиков — калачом не заманишь.

Так, вот тот, что был у костра, снял котелок, выпрямился… Теперь видно — в руке у него нож. Серьёзный — скорее всего штык от чего-то, типа СКСа. И кобура на поясе есть — как раз повернулся.

Держа в одной руке штык, в другой парящий котелок, он направился к пленнице.

Ну твою ж мать… Похоже, начинается действие. Где там ребята? Вон они, ветка шевельнулась — ага, вон и Юрка… Ещё не на позиции. И что мне делать, если он сейчас начнёт… Что начнёт?

Почему-то я был уверен, что изгои исполняют какой-то ритуал. Вопрос — какой и ради чего? Может, женщина вообще — одна из них? Посвящение?