Волк
Шрифт:
Слепой карлик брел по коридорам «Бешеного» — высокоавтономного тяжелого крейсера, флагмана спасэскадры. Черные очки зажаты в кулаке, белый взгляд блуждает по сторонам. На сморщенном, как сушеная фига, лице Папы Лусэро играла ухмылка. Человек, хорошо знающий Папу, непременно отметил бы, что Папа раздосадован и даже — возможно ли?! — в смятении.
Впрочем, на «Бешеном» никто не знал Лусэро Шанвури в достаточной степени, кроме легата Тумидуса. А легат и без физиогномики отлично понимал, что творится с грозой хищных флуктуаций, лидер-антисом расы Вудун.
Впервые Папа Лусэро вновь стал тем, кем вышел из чрева матери — просто слепым карликом. Такого унижения
Как накажешь самого себя?
Прилет эскадры застал антиса на границе Крови. Рахиль отошла к бархану, пригасив свечение, как делала при очень сложных расчетах. Коллант Тумидуса сбился в кучу, и старик-невропаст — легат звал его «маэстро Карл» — подводил базу под теорию слабости и силы. Мастерство невропаста заключалось в коррекции тонких пси-связей. Если мощный телепат мог прибегнуть к насилию над чужим рассудком, то невропаст, иначе контактный имперсонатор, без согласия клиента не сумел бы и пальцем шевельнуть — чужим пальцем, разумеется. С другой стороны, психическая мощь телепата не позволила бы ему корректировать связку колланта — мощь вступила бы в конфликт с природной агрессией помпилианца, на чьих поводках коллективный антис собирался в единое целое. Сила, слабость; преимущества и недостатки… Стариковская болтовня, зло думал Папа. Словесный понос развалины, впавшей в маразм. Вряд ли Папа был намного моложе маэстро, но сейчас речь не шла о справедливости. Какая, к бесу, справедливость, если вот антис, а вот Кровь, и первый не может войти во вторую?!
— Жил да был боевой звездолёт — Сам себе и подаст, и нальёт, Сам летит меж комет, Сам готовит обед, Сам стирает носки и бельё…Папа орал во всю глотку. А что? Антис желает петь. Да, не ария Тартини. Да, баритон хрипит. Кому влом, заткните уши. Навигаторы, канониры, механики, офицеры — бедолаги, кого угораздило оказаться у карлика на пути, шарахались прочь. Делали вид, что ослепли (издеваются?), оглохли, утратили все пять чувств. Очень торопятся, не замечают ничего предосудительного… Не в первый раз знаменитый Папа Лусэро высаживался на борту чужого корабля, желая весело провести время. Слухи о его привычках распространялись быстрее света. И ни одна зараза даже не догадывалась, что сегодня происходит впервые…
— Жил да был нелюдской интеллект, Сколько зим, падла, жил, сколько лет, Травишь дустом его, Давишь с хрустом его — Он все мыслит, и сил уже нет…«Что ты хочешь доказать?» — спросила Рахиль.
Ничего, ответил Папа. Он смотрел на приближающуюся эскадру. Он еще не произнес ни слова, а Рахиль уже знала, что он скажет. Умение считать заменяло гематрийке телепатию.
«Это самоубийство».
Ерунда, возразил Папа. Я буду в безопасности. Если Кровь не принимает меня в большом теле, я зайду в малом. На борту корабля, как все приличные люди. Уверен, Кровь даже не обратит внимания на такое ничтожество, как слепой карлик.
«Это вариант, — кивнул легат Тумидус. — Я не учел…»
Нахмурившись, он добавил:
«Впрочем, я бы не советовал».
Срать я хотел на твои
«Никто тебя не выставит. Я о другом…»
Вот-вот, перебил его Папа. Не рискнут связываться с вредным антисом. Мы же не станем рассказывать господам рабовладельцам, что антис… Ну, ты понял?
«Я понял. А ты, ты сумеешь удержаться от выхода наружу?»
Да легко, кивнул Папа.
«Пообещай мне…»
Гадом буду, бвана. Устраивает?
Спустя час крейсер «Бешеный» принял на борт коллант легата Тумидуса, а также Лусэро Шанвури, лидер-антиса расы Вудун. Спустя два часа военный трибун Красс, командующий сводной оперативной эскадрой «Гладиус», проклял тот миг, когда дал согласие на это вопиющее безобразие. Папа травил анекдоты, горланил кабацкие песни, сыпал байками, от которых покраснел бы и вышибала в борделе.
— Жил да был в гуманоиде чип, Был горяч он, как блин из печи — Как поймает волну, Да еще не одну — Не спасут ни семья, ни врачи…Унижение, думал Папа. Невозможность выйти в большое тело, когда мне захочется — в кошмарном сне я бы не вообразил унижения сильнее. Вне корабля я не просто растворюсь в Крови — я растворюсь, мать его, с радостью. Краткое сопротивление, и счастливая улыбка наркомана, засадившего смертельную дозу. Великий Н'куйя, я задыхаюсь от зависти. Я завидую колланту Тумидуса, слабому, уступающему мне во всём, кроме сущего пустяка — Кровь светлеет, исчезает в этой маленькой Ойкумене.
— Жил да был уникальный геном, Похмелялся десертным вином…Невеселая песня выходила у Папы.
Совсем невеселая.
— К ботику я вас не пущу, — сказал Тизитль. — Уж извините.
— Почему? — спросил Марк.
Он знал, почему.
— Вы только не подумайте, — Тизитль скорчил уморительную гримасу, — будто я вам не доверяю. Я вам действительно не доверяю. Это правда, чистая как спирт. Но вы не подумайте, ладно? Продолжим играть в простаков. Скажем иначе: я опасаюсь за ваше здоровье.
Марк огляделся. Вертолеты, отметил он. Штурмовики. Самоходки. Зенитные спарки. Ракетный комплекс. Клянусь мамой, Тизитль прав. В такой компании не остается ничего, кроме опасений за свое здоровье.
— Бот излучает? Там вредный микроклимат?
— Там вредный Змей. Боюсь, при виде вас он совершит ряд резких телодвижений. Это, конечно, если вы встанете слишком близко. Близость, как сказал поэт, ослепляет, лишает разума. А в вашем плачевном состоянии резкие телодвижения противопоказаны. Спросите хоть у доктора…
Ученый журавль кивнул. Крылья его тряслись. Врачу было не по себе. Концентрация оружия на квадратный метр сильно превышала норму, допустимую для журавлей. Поэт в исполнении Тизитля говорил правду: близость лишает разума, в особенности — близость огневого конфликта.
— Вот, держите, Марчкх…
— Что это? Электромагнитный пистолет?
Странный аппарат был красным. Ярко-красным, а раструб — бежевая спираль. Чудо техники напоминало фен для сушки волос, если сушить всю голову целиком. Марк взял «фен» за ручку, повертел, прицелился в Тизитля. Нет, не оружие.