«Волкодав» из будущего
Шрифт:
– А откуда же нам знать, какая солярка на вкус бывает? – удивился Виктор.
– Опыт, друзья мои, опыт – сын ошибок трудных позволяет найти истину.
Мотоцикл плавно съехал на дно просевшей дороги. Виктор рулил по разбитой тяжелой техникой колее, запорошенной снегом; на подъеме двигатель натужно заурчал. Переключив скорость, Виктор вздохнул:
– Э… когда мы еще такого опыта наберемся…
Я не ответил. В лучах заходящего на западе зимнего солнца меж редких берез розовели заснеженные поляны. Длинные тени от стволов деревьев показывали, что приближается
Мне вспомнилось то далекое время, когда я сам ехал по смоленской дороге – не по фронтовой, а по отличному шоссе с разметкой полос, и не на военном мотоцикле, а на своей «шестерке», в летний отпуск. Как же давно это было! Суждено ли мне вернуться в то безмятежное время?
Я тяжело вздохнул.
– Товарищ капитан, что-то упустили в полку? – озабоченно спросил Алексей.
Я посмотрел на своих помощников, на румянец от мороза, охвативший щеки лейтенантов, и улыбнулся:
– Да нет, ребята. Все так. Не сильно замерзли?
– Есть немного, скоро у себя будем.
Слева показались позиции нашей батареи. Орудия были прикрыты ветками, за ними чернели окопы; по трубам, из которых поднимался дымок, угадывались землянки. Около котла полевой кухни с котелками в руках суетились бойцы.
Дальше мы ехали молча. Я поездкой в танковый полк остался доволен, не скрою. Не часто удавалось снять четко и быстро обвинения в трусости или измене, а тут – целая рота под подозрение попала. Только закавыка одна была: не будь я танкистом – скажем, «опером» СМЕРШа из пехотинцев, до истины мог бы и не докопаться. Сколько таких ошибок на фронте происходило – не счесть.
Как только приехали, сразу направились в кабинет Сучкова. Конечно, докладывать об успешно выполненном задании всегда приятнее. Хотя определенную роль в быстром раскрытии дела сыграл и он – послал меня, поскольку в отделе я один был из бывших танкистов и знал специфику службы.
А навстречу нам по коридору идет наш начфин. Увидел нашу группу:
– На ловца и зверь бежит, – потянул за рукав, – пошли ко мне.
– Нам к начальнику отдела надо, мы с задания.
– У меня служба не менее ответственная, я вас уже три дня поймать не могу.
– Чего нас ловить – мы вот они!
Зашли в его каморку. Начфин положил на стол две ведомости.
– Распишитесь.
Одна ведомость – на получение денежного довольствия, по гражданским понятиям – зарплаты, а вторая – что я добровольно перечисляю свое денежное довольствие в фонд обороны.
Деньги на руки не получал никто – ни летчики, ни танкисты, ни пехота. Расписался – свободен. Если и получали на руки какие крохи, то это были доплаты за награды или уничтоженную вражескую технику.
Интересным выглядит сравнение довольствия рабочего и военнослужащего в годы войны.
Если в среднем по стране зарплата рабочего была 400–500 рублей, то старшина в армии получал всего 150 рублей. Зато командир взвода уже – 625 рублей, и дальше – по возрастающей: командир роты – 750,
Но и цены на продукты в военное время на черном рынке держались очень высокие. Килограмм сала стоил 200 рублей, картошки – 120 рублей, кусок мыла 40 рублей.
Вся надежда была на продуктовые карточки. Рабочий оборонной промышленности по продуктовым карточкам 1-й категории получал 700 граммов ржаного хлеба в день. Служащие получали в 1,5 раза меньше, а дети и старики – по 300 граммов хлеба в день. На месяц по карточке выделялось жиров – 300 граммов, круп – 800 граммов, сахара – 400 граммов. По карточкам получали и керосин для ламп освещения и керосинок для приготовления пищи. Утерять продуктовую карточку было подобно медленной смерти – от голода. Их не только теряли, их еще и карманники крали.
Время пребывания на фронте, в действующих частях, засчитывалось не так, как на гражданке. Выслуга лет шла один к трем, то есть за год на фронте шло три года. В тылу таких льгот не было.
Ну, это я отвлекся.
Расписались мы за деньги и направились к Сучкову.
Начальник отдела выслушал нас и улыбнулся:
– Вот и отлично. Хвалю. Разобрались быстро, решение правильное, а водителя этого искать будем. Надо будет ориентировки на него во все фронтовые отделы СМЕРШа разослать. Все равно попадется, негодяй. Фролов и Тонус – свободны, Колесников – задержись.
Полковник походил по кабинету. Была за ним такая привычка. Начал издалека.
– Ты у нас человек опытный и бывалый, пороха понюхал, пора бы молодежи опыт передавать.
– Неужели я такой старый, мне ведь тридцать один год всего.
– Я помню, вон твое личное дело у меня на столе. Запрос пришел, хочу отправить тебя на преподавательскую работу в Куйбышев – не навсегда, месяца на три.
– Мне и здесь хорошо, в чем же я провинился?
– Да не провинился. Это честь. Мы должны в школу СМЕРШа направить офицера опытного, который выслугу не в штабе приобрел, а на земле. И – что очень важно – человек должен быть с аналитическим мышлением, с соображением. Это не всем дано. Я вот личные дела офицеров отдела вчера просматривал. По всем раскрытым тобою делам выходит, что именно ты – лучший кандидат.
– Товарищ полковник, у меня же в группе молодые ребята! Вот я их и учу, натаскиваю в деле.
– Приказы начальства не обсуждаются, капитан! – повысил голос Сучков. – Приказ о твоем назначении подписан самим Абакумовым.
– Слушаюсь!
– Получи командировочное предписание, автомат сдай в оружейку. Выезд завтра.
И только я сделал четкий поворот налево, как Сучков сказал:
– Ты пойми – мне и самому жаль с тобой расставаться – с сорок первого года знакомы, и я в тебе не разочаровался. Но – надо! Так что не подведи.