«Волкодавы» Берии в Чечне. Против Абвера и абреков
Шрифт:
Тот внимательно слушал, и улыбка на его лице становилась все более зловещей.
— Все с вами ясно! — торжествующе заключил он. — Папаша Гроне был шпионом, его сынок с дружками прислан совершить диверсию на заводе, а старшина Нестеренко сотрудничает с врагом, прикрывает их. Короче, я сейчас арестую тебя, как вражеского агента, завербованного еще в тридцатые годы!
Мой бедный немецкий приятель впервые столкнулся с логикой НКВД.
— Какая ерунда! Разве вы не понимаете, что в тридцатые годы Сергей был еще ребенком?! — он попытался противопоставить старлею свою классическую немецкую логику.
Но железная логика НКВД была сильнее.
—
— Да вы что?! Так даже в гестапо со своими не поступают! — Пауля понесло куда-то совсем не туда.
— Заткнись! — прорычал я, отвешивая пленному подзатыльник.
— А чего ты ему рот затыкаешь?! Сейчас выяснится, кто предупреждал банду о наших засадах. Давай, давай! Высказывайся! Вам все зачтется! — подзуживал старлей.
Тут уж нам стало совсем не по себе, как Гия вдруг Расхохотался дурашливым пьяным смехом и хлопнул меня по плечу: «Расслабься, старшина! Я знаю, ты у нас преданный коммунист. Но не стоит доверять врагу. Это он раньше был мальчик-колокольчик, а теперь матерый фашист. Втерся к тебе в доверие. Это потеря бдительности!
Ладно, Нестеренко, пока свободен. Я его сам допрошу. И станет ясно, благодаря кому бандиты еще не пойманы».
Рассказывает рядовой Гроне:
— По приказу своего начальника Сергей отвел меня в штаб, а сам покинул помещение. Я в смятении проводил взглядом его широкую спину, все-таки под его защитой я чувствовал себя намного спокойнее.
Офицер НКВД уселся за стол и разложил перед собой бланки допроса, я стоял перед ним, переминаясь с ноги на ногу.
— Имя, фамилия, из какой воинской части? — начал с традиционных вопросов Джапаридзе.
Свои личные данные я ему, конечно, назвал, но на вопросы, являющиеся военной тайной, отвечать отказался.
— Так, так, — тон чекиста, в котором и до того слышалась неприкрытая угроза, стал откровенно раздраженным и злым. — Значит, не хочешь колоться?! Ну, я еще и не из таких сопляков, как ты, умудрялся правду-матку вытряхивать! В НКВД на допросах генералы плачут как дети!
Я молчал.
— Собственно, мне от тебя осталось узнать совсем немногое. Тут один из ваших вел себя на допросе намного откровеннее тебя. Хочешь, я расскажу, что нам уже известно о вас?
«Один из нас? — стрелой пронеслись мысли у меня в голове. — Вероятно, он имеет в виду шарфюрера Хешке, плененного НКВД сразу после нашего приземления в Чечне».
Этот придурок не справился с парашютом и повис на скале; быстро снять его было невозможно, русские уже окружали нас. Командир десанта оберштурмфюрер Шмеккер приказал Гюнтеру прикончить Хешке, но тот нарочно промахнулся. Двоих парашютистов убили в перестрелке чекисты, остальные выскользнули из кольца, а Хеш попал в плен. Лучше бы мы его сразу пристрелили.
Благодаря болтливому краснобаю из гитлерюгенда наша миссия потерпела полный провал. Мы не смогли осуществить почти ни одной из запланированных диверсий, так как всюду натыкались на милицейские засады. Тут уж не до выполнения задания, лишь бы ноги унести! В конце июля застрелили специалиста-подрывника Ганса, в середине августа поймал свои свинцовые 9 граммов в сердце бывший белогвардеец Глуздов, затем курсант «Штранса» переводчик Ваха.
Шмек даже вслух сожалел, что группа лишилась самых идейных нацистов, а осталась наша
Меня поразило, насколько много сведений смогли вытянуть из предателя Хешке в НКВД. Допрашивавший меня старший лейтенант Джапаридзе знал о нашей группе почти все! Он знал, что мы диверсанты из 804-го полка дивизии специального назначения «Бранденбург-800». Что наше подразделение называлось батальоном особого назначения «Бергман» и было сформировано в ноябре 1941 г. в Нойхаммере вторым отделом абвера. Чекист знал, что мы служили в Кавказско-магометанском легионе подразделения «Бергман» под командованием майора Риделя. В основном наша воинская часть состояла из выходцев с Кавказа: азербайджанцев, дагестанцев, чеченцев и ингушей. Их набирали из лагерей военнопленных, если они соглашались служить рейху. Курсанты-кавказцы принимали присягу фюреру, но у них были свои муллы. Обучали в «Бергмане» не только Диверсионной, но и пропагандистской работе, чтобы будущие диверсанты смогли умело разжечь националистические чувства своих соплеменников на Кавказе. Посланцы абвера должны были не столько сами воевать, сколько подстрекать других. Кавказцев обучали немножко немецкому языку, чтоб понимали команды. Обычно в Чечню забрасывалась группа, состоящая и из немцев, и из местных. Нашу группу забросили одной из первых.
Мы были сброшены, чтобы присоединиться к местным повстанцам в качестве немецких военных инструкторов. Мы должны были поддерживать регулярные контакты по рации с дислоцированной в г. Сталино абверкомандой-21 майора Арнольдта и наладить снабжение по воздуху повстанческих отрядов оружием, снаряжением и пропагандистскими материалами. Планировался ряд крупных совместных диверсий на нефтеперегонных заводах и железной дороге. То есть допрашивающий меня русский офицер НКВД знал почти все.
Он хотел выбить из меня только одно: где сейчас наш отряд.
Сначала он просто кричал, яростно дыша на меня перегаром, и размахивал пистолетом перед моим носом.
Я стиснул зубы и молчал.
Потом звонкая оплеуха обожгла мою щеку. Я закрылся руками, ожидая следующего удара, он резко оторвал мои руки от лица.
— Говори, тварь фашистская! Бандит недорезанный!
Я упорно твердил: «Ich bin kein Gangster, ich bin kein Faschist, ich bin ein deutscher Soldat!» (Я не бандит, я не фашист, я немецкий солдат!)
Вопросы и удары сыпались вперемешку. Размазывая по лицу кровь, я орал: «Не знаю!»
Объяснить почему?
Наивные романтические мечты о героических подвигах во имя рейха и железных крестах уже оставили меня. С недавнего времени я понял, что никого мы не освобождаем от большевистского ига. Мы делаем грязную работу вместе с грязными бандитами, а не борцами за веру.
Сам Шамиль и его головорезы вызывали у большинства наших солдат мало симпатии. У меня у самого кровь стыла в жилах от зверских расправ местных с ранеными красноармейцами. Честное слово, я хотел остановить джигита, вспарывавшего кинжалом живот молоденькому милиционеру, но наш командир оберштурмфюрер Шмеккер приказал не вмешиваться. Сам он кровью мараться не любит, зато с садистским удовольствием наблюдал за действиями этих восточных дикарей. Не меньшую неприязнь вызывал у меня и его подручный — гориллоподобный Хайнц. Меня чуть не стошнило, когда я увидел Хайнца, выдирающего клещами золотые коронки изо рта мертвой фельдшерицы.