Волкодлаки Сталина. Операция «Вервольф»
Шрифт:
В любом случае намечавшееся масштабное жертвоприношение (пусть даже и снова недоброкачественных особей) не могло оставить, по расчетам жреца-террориста, привередливого Уицилопочтли безучастным. Между прочим, то, что элитный спорткомплекс был оборудован, как нельзя кстати, в одной из советских высоток, Генрих счел крайне благоприятным свидетельством поддержки, оказываемой ему этим персонажем и его сотоварищами. И знаком их удовлетворенности первыми итогами его деятельности.
Майор, разумеется, тоже был совсем не против массового кровопролития. Он, правда, втайне не оставлял крамольной мысли при удобном случае свалить от одержимого товарища.
Колдуновский затравленно метался по кабинету. То подбегал к окну, то хватал телефонную трубку, чтобы тут же, точно обжегшись, бросить. Он, конечно привык, что в Москве сотни раз на дню происходят разного рода беспредельности. Но такого, чтобы разом захватили в заложники группу самых отборных депутатов, да еще во главе со спикером, конечно, не бывало.
Самыми тревожными моментами в этой ситуации стали полная анонимность захватчиков и какая-то нарочитая неведомость их намерений. Просто некто незадолго до полуночи позвонил нескольким редакторам самых либеральных газет и сообщил, что думцы взяты в заложники. При этом добавил, что штурм исключен, поскольку при малейшей попытке его организовать все сразу рванет.
Колдуновский, само собой разумеется, резких движений и не планировал. Общество и так за годы диктатуры настрадалось от чекистского отвязного людоедства. Эти выродки вообще ведь в контакт ни с кем не вступали, а согласно тайной директиве мочили всех без разбора. Демократические власти, напротив, всегда и со всеми договаривались. Поэтому и теперь старый правозащитник первым делом позвонил Абу-Джихаду, которого знал еще со времен совместных пресс-конференций в защиту некогда безжалостно гонимых ваххабитов. Однако тот, призвав в свидетели Всевышнего, уверил растерянного Колдуновского, что воины Аллаха к этой акции никак не причастны.
Внезапно в приемной Адама Северьяновича грянул пистолетный выстрел. Истошно завизжала секретарша (пересадка члена была задумана Колдуновским во многом ради нее). И тут же в распахнутую ударом тренированной ноги дверь кабинета, пошатываясь от свалившейся на его плечи ответственности, вошел полковник Козлов. Он, переступив в логове трансплантолога свой Рубикон, категорически решил взять руководство госбезопасностью на себя. Поскольку не видел более подходящей кандидатуры и надеялся, что ряд еще не окончательно ссучившихся коллег поддержат его патриотическую инициативу. Кроме того, по-любому Колдуновского надо было валить. Тут двух мнений быть не могло.
Тот между тем, брызгая слюной и размахивая кулаками, бесстрашно бросился на чекиста.
— Гражданин Козлов, вы уволены. Это решение окончательное, и ваши дебоши в стиле матроса Железняка только усугубляют вашу участь! — старчески визгливо сообщил он.
Тут надо отметить, что вследствие бардака и паники, царивших в городе, информация о злодеянии Козлова до него еще не дошла, а потому масштаба нависшей над ним и демократией угрозы Колдуновский не осознавал.
— Ах ты гад! — только и ответил полковник, ударив Адама Северьяновича пистолетом наотмашь.
Тот отлетел на пару метров и, больно ударившись позвоночником о тяжелый дубовый стол, кряхтя,
— А скажи-ка мне, гнида, как по громкой связи с коллективом пообщаться?
Потрясенный Колдуновский жестами дал понять, на что нажать и куда говорить. Чекист поправил сбившийся на бок галстук, пригладил волосы, и легендарное здание огласил его строгий, чуть подрагивающий от волнения голос:
— Говорит председатель Комитета государственной безопасности. Всем офицерам немедленно собраться в актовом зале. При себе иметь табельное оружие.
Гульнара, сияя влюбленными глазами, шла по болотам. Ощетинившись разнокалиберным стрелковым оружием, за ней двигался китайский спецназ. Боря Ли, постоянно консультируясь со своими служебными духами, замыкал отряд. При этом по мере углубления в трясину его все больше охватывала нет, не тревога (подобные чувства чужды посвященным), но подозрительность. Стали проявляться странные, абсолютно неожиданные признаки стремительного приближения весны.
В суровых сибирских краях она никогда не торопится, но буквально в течение последних нескольких суток солнце принялось вести себя совершенно аномально. Жарко пульсируя, оно становилось все ближе и ближе к заиндевевшей сибирской земле. И вот теперь, когда воины Срединной империи забрели уже достаточно далеко по скованной льдом топи, светило вдруг дало такой залп протуберанцев, что Боря явственно ощутил — твердая опора вот-вот уйдет из-под ног.
Гульнара к солнечной активности тоже не осталась безучастной. Девушка вышла из гипнотического состояния и начала стремительно осознавать, что же она такое творит. Чудовищность совершаемого навалилась на нее так неподъемно тяжко, что девушка даже обессиленно осела в начинающее предательски похлюпывать болото. Китайцы тут же сгрудились вокруг и, тыча ей в лицо стволами, что-то угрожающе залопотали. Подлетел и Боря Ли. Приземлился рядом и пристально уставился в рысьи Гульнарины глаза, рассчитывая просветить ее насквозь, до печенок. Но внутреннее пламя, вспыхнувшее в ней благодаря солнечному удару, заслоняло обзор. И даос даже отпрянул, чтобы не опалить свои обычно всевидящие зрачки.
Этот огонь питало взрывоопасное переплетение жгучей любви и испепеляющей ненависти. Да, собственно, первая и зародилась из второй. Принужденная к сожительству старым козлом-губернатором, победительница регионального конкурса красоты обожала партизанского вожака как раз за то, что он жизни своей не жалел ради того, чтоб не случалось на земле сибирской, а может, потом и в мировом масштабе таких похабств. За то, чтоб юные, горячие девичьи тела доставались отчаянным молодым воинам, а не вонючим, обрюзгшим импотентам. Вот такую революцию Гульнара и ждала и готовила, как могла, жертвенно подчиняясь во имя нее похоти врага.
«А что же теперь? — окончательно прозрела она. — Я сама, выходит, сволочей этих к Юре веду. Чтоб они его по-своему, по-китайски казнили?» Девушка не стала думать-гадать, как могло такое случиться, а просто решила бесповоротно: «Не бывать этому!» Только она знает тайные тропки к партизанской базе, бегущие из обжитого, людного мира по кромке бездонных окон болотных. А они между тем уже явственно чавкали под снегом, радуясь внезапному теплу и предвкушая уже, изголодавшись за зиму, что кто-нибудь, человек ли, зверь ли вот-вот ухнет в них и сгинет. Китайцы, между тем все настырнее тыкали в нее вороненые стволы, ощущая явную и нарастающую опасность.