Волна вероятности
Шрифт:
«Все-таки удивительно, – думал Миша (Мирка, Анн Хари), поднимаясь и вытирая мокрые щеки мокрым насквозь рукавом, – что Аньов в итоге меня переспорил и отправил домой. Но, получается, правильно сделал. Или неправильно?.. Во всяком случае, не фатально, раз наш город есть до сих пор. И сейчас я зайду в „Исландию“. В нашу „Исландию“ я настоящий зайду наяву».
Вывеску «Island» над входом он увидел издалека; на самом деле, не столько разглядел бледно-голубые прозрачные буквы, по замыслу оформителя как бы сделанные из льда, сколько вспомнил, как они выглядят, обрадовался и побежал. Дверь «Исландии» была покрашена черной краской, из-под которой местами проступала зеленая, а из-под зеленой – изначальная
Дверь наконец поддалась, он вошел и застыл на пороге, оглядываясь по сторонам. Разномастная мебель, темно-синие стены, на стенах афиши, плакаты и просто вырезки из журналов, карты улиц Рейкьявика и Акюрейри [23] , яркие лампы над стойкой и такая густая, живая, приветливая темнота по углам, что Мише в первый момент показалось, будто в одном из кресел кто-то сидит, он уже почти узнал Пятраса, но потом все-таки понял, что померещилось, никого там на самом деле нет. Все равно помахал рукой отсутствию Пятраса, как помахал бы ему самому и громко, словно перекрикивал шум голосов (память о голосах, которые здесь когда-то звучали), сказал: «Блешуд». Даже не то чтобы вспомнил давно забытое слово, скорее уж слово вспомнило, что умеет выговариваться его губами, звучать из него. Такая в баре «Исландия» была традиция – здороваться по-исландски, это первое, чему Ина и Гларус учили клиентов, включая случайных прохожих, завернувших на огонек. «„Blessu?“ – что-то вроде благословения; нам всем, – вспомнил Миша (Анн Хари), – казалось, это должно сработать. Ну, что мы друг друга постоянно благословляем. Что накопится какая-то критическая масса благословений и в один прекрасный день перевесит все остальное. Всю эту сраную неизбежность, весь этот зловещий рок».
23
Акюрейри – город на севере Исландии; четвертый по величине город в стране (после Рейкьявика, Коупавогюра и Хабнарфьордюра).
Он подошел к плите, где стояла кастрюля с глинтвейном, горячим, словно Ина только что сказала: «Ну все, готово», – и погасила огонь. Взял кружку, плеснул туда совсем немного, примерно треть черпака. Попробовал и снова чуть не заплакал, как недавно на улице, всем собой с разбегу ударившись об этот неповторимый знакомый вкус. Ина всегда разбавляла сухое вино грушевым соком, или компотом, или сиропом, черт ее знает, он ее не расспрашивал; может быть, зря. Просто Ина казалась такой специальной волшебной феей, у которой бессмысленно узнавать рецепты, важно не чего куда положили и сколько все это варили, а то, что готовит – она.
«Ина, – вспомнил Миша (Анн Хари), – была миниатюрная белокурая девочка, женщина, дама, все сразу, совершенно без возраста; сама про себя шутила: „мелкая собачка до старости щенок“». А Гларус – высокий, тонкий, как богомол, смуглый, как цыган, кудрявый, седой, с чудесной теплой улыбкой и громким пронзительным, действительно чаячьим голосом. Поэтому поначалу с непривычки казалось, что бармен в «Исландии» страшно скандальный, на всех орет. Все завсегдатаи знали романтическую историю о том, как они познакомились. В Исландии (в настоящей, на острове, а не в баре), когда без экипировки и снаряжения одновременно с разных сторон сдуру вскарабкались на какой-то знаменитый вулкан, а потом вместе спускались вниз под проливным дождем, угощая друг друга размокшими шоколадками и остатками коньяка. После такого начала глупо было бы попрощаться и разъехаться в разные стороны, они и не стали. «Такие хорошие оба, – думал Миша (Анн Хари). – Где они сейчас?»
– Где вы сейчас? – зачем-то
Маленькая трехцветная кошка, словно бы склеенная из двух половинок, белой с крупными рыжими пятнами и черной с мелкими оранжевыми подпалинами, спрыгнула с подоконника с таким громким стуком, словно весила не три, а как минимум десять кило, пошла к нему, но на полдороге нерешительно остановилась и уставилась на Мишу круглыми желтыми глазами с выражением: «Я тебя точно знаю, но забыла, люблю, или нет».
Он сразу вспомнил, что надо делать, чтобы угодить этой кошке. Сел на пол, протянул ей руку и замер. Кошка еще немного подумала, наконец подошла. Обнюхала руку, легонько боднула колено, ловко вскарабкалась на плечо, ткнулась носом в шею и замурлыкала. Миша осторожно коснулся пальцем ее загривка и не спросил, сказал с утвердительной интонацией:
– Бусина, это ты.
На самом деле кошку звали Бусена, Busena. Это литовское слово с большим диапазоном значений – «образ жизни», «способ существования», «состояние», «положение дел». Имя придумала Ина, а Миша, не знавший литовского языка (он в стандартный пакет для ТХ-19 не входит, а что когда-нибудь пригодится, в голову не пришло), переиначил его по-своему; кошка не возражала, ей нравилось и так, и так. Он любил Бусину и часто в шутку грозился украсть ее у хозяев; фея Ина мгновенно утрачивала чувство юмора и строго говорила: «Больше так не шути», – а Гларус брал кошку на руки и прижимал к груди.
– Как же они без тебя уехали, дураки? – спросил Миша и тут же сам себя перебил: – Не дураки, не уехали, просто так получилось, понимаю, да, извини.
Вильнюс, май 2021 года
– Привет, – сказала Юрате.
Она стояла на пороге с таким выражением лица, как будто за то время, пока не виделись, успела стать кровожадным маньяком и теперь не могла решить, дать себе волю или по старой дружбе все-таки не давать. Но Самуил все равно ей обрадовался. И выпалил:
– Книга! Первая вышла. Скоро все остальные, одна за другой.
Юрате молча кивнула. И так крепко его обняла, словно в его обычаях было вырываться и убегать.
– Книга! Мы тебе принесли! – это Надя выглянула из кухни, где они с Тимом, толкаясь локтями, плечами, коленями и всем остальным, готовили жалкое подобие завтрака из того немногого, что нашли.
А Тим рассудил, что про книгу уже достаточно сказано, и спросил:
– Будешь кофе?
– Я буду водку. Литр.
– У нас нет, – огорчился Тим. – Есть кальвадос и четверть бутылки виски. Но я могу сгонять в магазин.
– Да упаси боже! Я иногда нелепо шучу, прости.
Юрате наконец улыбнулась. Ослабила железную хватку и выпустила Самуила. Впрочем, будь его воля, он бы так еще год простоял.
– Очень много всего сегодня случилось, – сказала Юрате. – Поэтому я сама не своя. Но главное – книга. Давайте показывайте. Я, между прочим, еще никогда не видела ваших книг.
Долго держала книгу в руках, разглядывала обложку. Наконец открыла ее наугад, вздохнула:
– Какой же у вас красивый алфавит.
– Это да, – согласились хором все трое.
А Надя гордо добавила:
– Еще шрифт имеет значение. Мы его уже лет пятьсот не меняем, потому что он идеальный. Фирменный шрифт Сэњ?э.
– И язык ваш красивый, – сказала Юрате. – Я, конечно, ни слова не понимаю. Но чувствую, что красивый. Смотрю на буквы, и текст во мне как бы звучит. Надо, что ли, выучить его на досуге. Нанять репетитора, делать домашку, тупить над простыми заданиями, отращивать новые нейронные связи, иногда с уроков сбегать. Овладеть вашей магией слова и однажды дать дуба, неудачно пошутив, как сегодня про водку. Шикарный был бы финал! Ладно, давайте, что ли, действительно кофе. И сигару из Тёнси, – повернулась она к Самуилу. – Не мог же ты прийти без сигар!