Вольное царство. Государь всея Руси

Язвицкий Валерий Иоильевич

– Сие еще деда твоего Бориса Лександрыча блазнило, – сказал он и, засмеявшись добавил: – Одно – хотеть, а другое – иметь. Да и на всякое хотение есть терпение. Михайле же не терпится, спешит, вишь… – Государь снова задумался: – Токмо верно он мыслит, что на деньгах орла выбивать хочет. Ведает, что Тверь не мечом, а рублем сильней Москвы. Ведь по всей Волге и по всему Хвалынскому морю Тверь с басурманами торгует. Афанасий же Никитин, как ведаешь, до самого Индустана дошел…

– Мыслил яз, государь батюшка, о сем, – заметил Иван Иванович. – Сие все вяжет Тверь с Новымгородом и Ганзой.

– Верно, сынок! – воскликнул государь. –

Более того! Тверь, бают, в Москву дверь. Ежели с Тверью заодно и Казимир, и папа, и фрязины с немцами будут, то, яко стена неодолима, все пути нам заколодят. Москве торговать не дадут.

– И нужных людей нам на Москву не пропустят.

– Грозно сие, сынок! Скинув Орду, станем мы ныне лицом к лицу с папой рымским и с кесарем германским. Надобно нам и у них трещин искать, друзей и ворогов уметь находить, дабы грызли друг друга до самой смерти, яко псы лютые. Пусть там разные государи друг друга разоряют, а нам надобно торговать прибыльней их всех и силой ратной всех их превзойти.

Стук в дверь перебил речь Ивана Васильевича, и в покой вошел князь Иван Юрьевич Патрикеев, набольший воевода и наместник московский, в сопровождении дьяка Майко.

– Прости, государь, – перекрестясь на образа и поклонившись государям, сказал Патрикеев, – не в обычный час и без зова…

– Садитесь, – насторожившись, промолвил Иван Васильевич. – Чую, вести-то злые…

– Злые, государь, – продолжал Патрикеев. – Круль Казимир, опалясь на тобя, что его князей литовских принимаешь под свою руку, поставил в Смоленске десять тысяч воев и в порубежных с нами градах заставы умножил.

– И что ж ты содеял? – перебил государь.

– Все пути от Смоленска конными полками прикрыл. По всем польско-литовским рубежам вестовым гоном приказы разослал дозоры усилить и в градцах в осаду сесть…

– Добре, – заметил государь, – повели всем воеводам готовыми быть к походу. С маэстро же Альберти о размещении в войске пушечников вместе подумай…

– Слушаю, государь.

– Ну, а ты, Андрей Федорыч, что сказывать будешь?

– И у меня, государь, вести злые, – проговорил дьяк. – Круль Казимир в распрях Пскова с Литвой вельми ласков был со псковичами и все по мольбе их учинил. В то же время сыновьям Ахмата – Седи-Ахмату и Муртозе приказал землю нашу, где можно, пустошить и грабить.

Дьяк на миг смолк, но Иван Васильевич нетерпеливо повел бровями и воскликнул:

– Еще что? Вижу у тобя и хуже того!

– Есть, государь, слух из Поля, что ссылается круль с Менглы-Гиреем, а крымскому князю Именеку [106] подкуп послал, дабы склонить хана к миру с Литвой…

– Добре, – молвил государь Иван Васильевич, – перед обедом придешь ко мне, скажешь, куда и каких еще гонцов посылали за вестями и в Поле, и к рубежам польским. Может, еще вести какие будут. Идите…

106

Именек – представитель рода князей Ширинских, доброжелательных московским князьям.

Когда наместник и дьяк вышли из государева покоя, Иван Иванович, взглядывая на задумавшегося отца, несколько раз хотел заговорить с ним, но не решался. Он знал, что государь не любит, когда прерывают его мысли.

– Итак, сынок, – заговорил сам Иван Васильевич, – путь к заморским

странам нам пролагать надобно.

– Как же сие деять нам, – спросил Иван Иванович, – когда меж ними и нами стали Польша, Литва, немецкая Ливония, а дальше Варяжское море. [107]

107

Варяжское море – Балтийское.

– Пожди, – перебил сына Иван Васильевич, – и Москва не в один день строилась. Токмо первые шаги ступаем. Ищем токмо за сей стеной вражьей сильных и славных государей, которым сия же стена есть помеха на путях, им нужных. У татар мы нашли собе друга, царя Менглы-Гирея, – от нас он не уйдет, а Бог даст, найдем таких же и в короле угорском, и в господаре Стефане молдавском.

– Но ведь Менглы-Гирей-то уж с крулем ссылается? – возразил Иван Иванович.

– Пусть ссылается, – усмехнувшись, сказал государь. – Сие токмо жадность татарская. Хочет он двух маток сосать, да сего не будет. Вразумлю его, напомню ему братьев его да сыновей Ахмата. Да и султану турскому не по нутру будет дружба его с Казимиром.

– Верно, – подхватил Иван Иванович. – Казимир-то с рымским папой крестовый поход на Царьград готовят.

– Право мыслишь, – одобрил Иван Васильевич сына. – Ну да мы еще подумаем с тобой, Иване, когда Майко новых вестей принесет. С ним вместе подумаем.

– А сей часец, государь-батюшка, – весело сказал Иван Иванович, доставая ящик с шахматами, – давай в шахи до обеда повоюем.

– Ну давай, – смеясь, согласился государь, – поиграем в деревянные шахи. Позабавимся. Устал яз с настоящими-то царями и королями на кулачки биться.

Положив доску на стол, стали они расставлять шахматы.

– Вот ежели бы у государей были такие главные воеводы, как сей ферзь, – молвил Иван Васильевич. – Куда хочет, туда он и идти может, а где надобно, то и конем через других перескочит. [108]

– Батюшка! – воскликнул громко Иван Иванович. – Ведь истинно ты сказываешь. Ты с королями и царями словно в шахи играешь! Ведаешь, кого куда поставить, а главное, когда сию перестановку делать надобно. Все у тобя – ни рано, ни поздно, а всегда в самый раз…

108

Ферзь – шахматная фигура, в старину могла делать ходы всех фигур.

Иван Васильевич рассмеялся и, сделав ход пешим воином, примолвил шутя:

– Живые-то государи и воеводы их хуже деревянных сих шахов, ферзей, хуже руков [109] и слонов. У всех деревянных ходы все заранее ведомы, как игрой установлено, токмо цели сих ходов угадать надобно. У живых же, хошь и цели ведомы, а для ходов никакого правила нету.

Иван Васильевич смолк, обдумывая ответный ход сына, двинувшего вперед слона.

К концу игры, разыгранной, к великой радости Ивана Ивановича, вничью, что было для него уже некоторой победой, пришел дьяк Майко.

109

Ладья.