Волны (В стране любви)

Амфитеатров Александр Валентинович

Лештуковъ. Просто не смемъ.

Рехтбергъ. Вы хотите сказать…

Лештуковъ. Не смемъ, – и все тутъ. А не смемъ потому, что плохо любимъ. Не женщину любимъ, А свою выдумку о женщин. Да. И вс мы, люди интеллигентнаго дла, люди нервовъ и мыслительной гимнастики, такъ любимъ: на половину. Наша любовь что мертвая зыбь: она тебя измочалить, но утопить не утопить, ни счастливо на блаженный берегъ не вынесетъ. Все сверху. Вонъ, какъ эти волны… Ишь, какъ безпокойно суетятся и лижутъ срые камни.

А что въ нихъ? Только, что красиво испестрили море. Волна набгаетъ и разбивается. Чувство приходитъ и уходитъ. Одна волна покрываетъ другую. Минуту счастья смываетъ день постыднйшихъ страданій. Поцлуй окупается подлымъ обманомъ, за полосу позора платитъ полоса наслажденія… Все волны и только волны… И когда чувство спрашиваетъ y неглупаго человка: «стоить ли?»….

Покуда, Лештуковъ говоритъ, на марин нкоторое оживленіе: входить съ группою провожатыхъ депутатъ Пандольфи, очень изящно одтый господинъ среднихъ лтъ, – многіе снимаютъ передъ нимъ шляпы, онъ нкоторымъ дружески жметъ руку, другимъ кланяется, ему подаютъ лодку нсколько парадне другихъ, въ рукахъ y него огромный букетъ. Джованни и Франческо подходить къ Пандольфи и вступаютъ съ нимъ въ почтительный разговоръ. Нсколько разъ взглянувъ въ сторону Маргариты Николаевны, Пандольфи говоритъ что-то Франческо, передаетъ ему букетъ и сходить въ лодку.

Берта (Лману, кивая на Лештукова). Вотъ что называется: bonne mine Аu mАuvАis jeu.

Маргарита Николаевна (Лештукову). То неглупый человкъ отвчаетъ?…

Лештуковъ. Жизнь слишкомъ интересна и безъ женской любви. Не стоитъ.

Маргарита Николаевна. Если не особенно любезно, по крайней мр, то благоразумно.

Амалія. Смотрите-ка: здшній депутатъ, Пандольфи.

Берта. Этотъ, чернобородый?

Кистяковъ. детъ вмст съ вами. Онъ генуэзецъ.

Амалія. Какой y него букетъ!

Кистяковъ. Здшнія дамы поднесли. Здсь вдь y политическихъ мужей свои психопатки, какъ y теноровъ.

Берта. Ну, вотъ вамъ и веселый спутникъ на дорогу.

Амалія. Онъ, говорятъ, премилый, стихи пишетъ.

Маргарита Николаевна. Откуда съ нимъ знакомы наши?

Кистяковъ. Да вдь Франческо, какъ благо волка, вс знаютъ: очень ужъ парень достопримчательный.

Франческо (подносить Маргарит Николаевн букетъ). Вашему превосходительству отъ энтого превосходительства, въ знакъ наступающаго пути.

Пандольфи (издали, въ барк, снявъ шляпу, держитъ ее на отлет, съ любезною и выжидательною улыбкою).

Рехтбергъ (недумвая).

Какъ же однако?

Кистяковъ. Примите. Это большая любезность. Вполн прилично и въ обычаяхъ страны.

Леманъ. Къ тому же генеральш отъ генерала. Не обидно. Вдь онъ поздшнему генералъ.

Франческо. Онореволе!

Рехтбергъ. Ну, прими.

Маргарита Николаевна. Да, я уже приняла. Благодарю, Франческо.

Посылаетъ любезную улыбку отплывающему Пандольфи, который, еще разъ склонивъ голову, только теперь накрывается шляпой и садится.

Амалія. Какіе вжливые эти итальянцы!

Маргарита Николаевна (нюхаетъ букетъ). Какая прелесть! Кажется, въ самомъ дл, будетъ не очень скучно.

Рехтбергъ. Однако, господа…

Леманъ. Не безпокойтесь, время терпитъ. Ваша барка готова.

Берта. Я провожаю.

Амалія. И я.

Кистяковъ. А я чмъ же хуже другихъ?

Леманъ. Ужъ и меня захватите.

Рехтбергъ. А Дмитрій Владимировичъ?

Лештуковъ. Столько кандидатовъ, что мн не остается мста. Разршите откланяться на берегу.

Рехтбергъ. Позвольте, глубокоуважаемый Дмитрій Владимировичъ, при разлук, такъ для меня и Маргариты Николаевны неожиданной, выразить вамъ чувства искреннйшей симпатіи и глубочайшей благодарности.

Леманъ (Кистякову). За пару великолпныхъ оленьихъ роговъ.

Рехтбергъ. За милую готовность, съ которой вы всегда длили наше общество, отнимая y себя время, драгоцнное для публики и потомства.

Леманъ. Загудла волынка!

Рехтбергъ. Врьте, что минуты, проведенныя въ обществ вашемъ, останутся неизгладимыми въ нашей памяти. Горжусь, что имлъ счастье жать руку нашего извстнаго…

Леманъ. Вотъ оно!..

Кистяковъ. Триста два!..

Рехтбергъ. Лештукова… его смлую и честную творческую руку…

Лештуковъ. Равно съ моей стороны.

Рехтбергъ. Еще разъ всего хорошаго.

Маргарита Николаевна. Что же ты не пригласилъ Дмитрія Владимировича къ намъ, въ Петербургъ?

Рехтбергъ. Ахъ, милая, это твое дло.

Леманъ. Идите-ка, ваше превосходительство, я васъ въ лодочку подсажу, А то съ непривычки къ мореплаванію, чего добраго…

Маргарита Николаевна. Душечка, Берта!