Вольные города

Крупняков Аркадий Степанович

Передовые сотни ордынской выручки скакали на взмыленных лошадях, не оберегаясь, не выставив боковых дозоров и без раз­ведки. Сокол пропустил их, не трогая, он знал, что основное ядро конницы идет поодаль. Передовую тысячу можно было отдать ва­тажникам Микени, если, даже увидев бой с основными силами, она не возвратится. Ядро ордынцев появилось после полудня. Ког­да сотни поравнялись с курганами, по ним из засады ударил из пищалей и мушкетов Ивашка. Всадники скакали сломя голову, и, когда передние ряды смешались в кучу, с налета врезались идущие вслед сотни: началась свалка. Пешие

ватажники, не выходя из ук­рытий, поливали ордынцев дождем стрел, палили из огнестрель­ного оружия, нанося врагу большой урон. Всего, как предполагал Микеня, шло около пяти тысяч, задние темники, увидев свалку впереди, развернули конницу двумя рукавами и повели в обход курганов. В этот момент с двух сторон вырвались конники Сокола и Микени, раскололи лавину на части, и началась сеча. Кони та­тар да и сами ордынцы устали, а нападение было неожиданным, поэтому сопротивляться свежим силам ватаги они не могли. Иваш­ка так расставил своих ратников, что, куда бы ни кидались разроз­ненные сотни татар — всюду их встречали тучи стрел, длинные пи­ки и мечи ватажников.

К вечеру с ордой, посланной на выручку, было все кончено: ва­тажники переловили рассыпавшихся по степи всадников и коней, стащили к курганам оружие врага, связали пленников, похорони­ли убитых. Погибших с той и другой стороны было немного. Ор­дынцы сражались плохо, все норовили удрать в степь.

Теперь у каждого ватажника был конь, а то и два — для за­паса.

В ту же ночь Данила Свечкин с охранной сотней ускакал в сторону Москвы, чтобы доложить великому князю о битве и уз­нать, что делать ватаге дальше.

Здесь же, у курганов, решили разбить новый стан, оставили в нем две трети людей. Атаман, Ивашка и Микеня, взяв свободных лошадей, поехали на берег Дона, чтобы забрать оттуда Ешку и все имущество ватаги. Микеня свернул к своему стану, чтобы по­том идти на Берке, а оттуда со всей его ватагой присоединиться к ратникам Сокола.

(На берег Денна прискакал паша Авилляр. Ему донесли, что ва­тажники ходили на Сарай-Берке и учинили там такой разгром, ка­кого ордынцы давно не видывали. Паша выскочил из фелюги, бро­сился в Ивашкину халупу. Видит: сидят там атаман, Ивашка и поп Ешка. Брагу пьют.

— Почему на Берке ходили? Кто велел?

— Да никуда мы не ходили,— сказал Ивашка.— Твоего пове­ления ждали.

— Столица хана уже разграблена! Рано еще. Надо было, ког­да ордынцы в бой вступят, чтобы от себя ни одного воина оторвать не могли. А теперь они выслали сюда всадников. И вас всех пере­душат.

— Ия это ж говорил! — воскликнул Ешка,—Это не мы на Са­рай ходили, благородный паша. Это Микеня ходил, пропади он пропадом!

— Что за Микеня? Почему не знаю?

— Есть тут ватажка небольшая: сброд разный и раньше гра­бежом промышлявший. Живут отдельно — нас не слушают,— объ­яснил Василько.

— Этот Микеня сына моего утопил,— добавил Ивашка.

— Как малая ватага могла пограбить такой город?

— Это она преже малая была,— сказал Ешка, хлебнув браги из ковша,— а теперь текут к этому ироду Микешке ватажники каждый день. Помоги нам, мудрый паша.

— Поедем к этому презренному! Я на него своих воинов пош­лю, если он будет

нам мешать.

Оседлав лошадей, берегом поехали к Микене. А тот выслушал пашу, глянул на Ивашку укоризненно, покачал головой, сказал:

— И-эх, вы! Всю вину на меня свалили. Ты им не верь, паша. Гордецы они и чистоплюи. Меня отвергают и презирают. По весне послали своих людей на Кафу за товарами. Сын евойный, замеж- ду прочим, поехал,— Микеня указал на Ивашку.— Нет, чтобы уп­редить, поклониться Микене, дескать, не тронь, мол. Гордыня за­ела. А мне ночью отколь знать — я взял их да и утопил, деньги, вестимо, отнял. Но я, паша, человек честный, деньги-я вернул, ей- богу. А теперь я сызнова виноват! Да откуль мне было знать, что Сарай грабить нельзя, ежели они сами летось у ордынцев баранов поотнимали, да и дерутся с ними постоянно. Надо же было упре­дить— обошелся бы без вашего Сарая!

— Вам надо соединиться,— сказал Авилляр.— Придет пора — я сам вас поведу на Ахмата. А сейчас не время еще.

— С кем соединиться? С этими спесивцами? Да они с каких уже пор говорить со мной не хотят. А ежели, благородный паша, сказать по совести, то что с ними делать? Коз доить?

— Веселые вы люди,— сказал Авилляр, уезжая из ватаги.— Поп ваш веселый, Микеня еще веселее. Плакать бы не пришлось. Помни, атаман, одно: впереди вас Ахматова орда, сзади орда Менгли-Гирея. Раздавят в случае чего. Помните это все время. Не шутите.

Мягко говорил с ватажниками Авилляр. Знал вездесущий па­ша, что теперь за спиной Сокола сила, а у него только слова. Сул­тан Баязет Блистательный много обещал, но на деле блеску у не­го мало. Обещал сделать пашу великим визирем — не сделал. Со старым визирем поссорился, и тот ему не столько помогает, сколь­ко вредит. На Русь больно смело замахнулся, а ударить боится. Теперь ватагу только один Менгли-Гирей напугать может. И по­ехал паша спешно в Бахчисарай. Но и там Авилляра ждала не­удача. Крымский хан только что поднял свое войско и ускакал в набег на Подолию — землю польского короля Казимира.

Паша удивился: как это могло случиться? Ведь с королем у ха­на договор был, посол польский при дворе живет. Пошел он к пос­лу, а там уже другой человек сидит — молодой посланец Москвы.

— Где Казимиров посол? — спросил паша.

— Говорят, в темнице.

— Как так?

— Хана спроси.

— Почему хан на Подолию пошел? Ему султан Баязет велел государю твоему помогать воевать Ахмата.

— Мой государь в том нужды не видит. С Ахматом он сам справится. Да и какая хану от Ахмата выгода? А в Подолии есть чего взять.

Вышел Авилляр из посольской комнаты, надвинул феску на лоб, подумал: «Теперь мне в этих местах делать нечего. Этот жад­ный волк Менгли теперь свяжет руки Казимиру, и тот на помощь Ахмату не пойдет. Пора мне в Стамбул ехать».

* * *

В Москве тревожно.

Стало известно, что великая княгиня Софья из города выехала на Белозеро с казною и драгоценностями. Пошли слухи, что и сам великий князь нашествие отражать не намерен и тоже готовится в бега. Инокиня Марфа приехала в Москву. Придворным сказала: «Где римлянки чернозадой не оказалось — там я и есть».