Вольные хлеба
Шрифт:
И вдруг оказывается, я нашла песню!
Саша писал песни на мои стихи не так уж редко, но его приходилось всё время подталкивать – написал песню, сделай клавир, покажи певцам, отнеси на радио или телевиденье, или на пластинку, не держи в столе!
Ему не хватало целеустремлённости, привычки работать систематически, и с этим ничего нельзя было сделать.
Я как-то сказала ему, через несколько лет, под горячую руку, что он как восточный владыка – даёт жизнь множеству детей, и не думает об их дальнейшей судьбе.
17. Школа к поэтам приходит во сне
Всё же дошла до меня
Я не сомневалась, что меня будут хвалить! Не тут-то было. Моя проза оказалась таким же инородным телом в семинаре, как… не знаю что! Мой холодильник в общежитии!
Кричали все:
– Это же не проза, а Бог знает, что!
– Это чистая катаевщина!
Я хотела сказать, что такое сравнение для меня – высшая похвала, но мне и слова не дали! Прозвенел звонок, все вышли из аудитории, остались только мы с Сергеем Петровичем. Я вытирала слёзы.
– Ну что вы, Светлана! Разве это стоит ваших слёз! Они все мнят себя гениями, не приемлют ничего, не похожего на них самих. Перестаньте, пойдём, выпьем кофе в ЦДЛ. Вы, наверно, всё же больше поэтесса, судя по реакции. Хотя плачущих поэтесс мне тоже видеть не приходилось.
На следующей неделе я попросилась посидеть на семинаре поэзии, его вёл Александр Петрович Межиров.
Стихи писать тоже никто никого не учил
– Можно, я покажу вам свои стихи?
– Конечно.
Вернул на следующем семинаре.
– Не часто бывает, чтобы в каждом стихотворении – поэтический замысел. И вкус вам нигде не изменяет. Вы поэт милостью Божьей, но вам не хватает школы.
– Что же делать?
– Не знаю. У вас есть то, чему научить нельзя, и нет – чему можно. Но школа к поэтам приходит во сне.
– Можно, я перейду в ваш семинар?
– Конечно.
Нина Аверьяновна возмутилась:
– Светлана, ты записалась на прозу? У нас не переходят с семинара на семинар!
Но Александр Петрович всё уладил. Весной я даю ему новую подборку, и он говорит, улыбаясь:
– Что я говорил – теперь у меня никаких замечаний. Я попробую дать подборку наших поэтов в Литературную газету, возьму ваш «Лес», не возражаете?
«Лес меня, наверно, понимал…»
Правда, подборка так и не появилась…
Александр Петрович не учил нас писать стихи, я до сих пор путаю литературоведческие термины. Он читал стихи наизусть, часами. Или приглашал друзей – прекрасных поэтов.
Это были такие же творческие встречи, которые проводил каждый из нас, только слушателями были тоже поэты, люди, которых Союз писателей признал профессионалами, приняв в свои ряды.
Наши снобы или вообще игнорировали такие семинары, или, как с Беллой Ахмадулиной, уходили демонстративно в перерыве между стихами. Она держалась скромно, читала стихи и провожала страдающими глазами уходивших. Как мне было стыдно и жалко её!
– Простите их, – извинился Межиров, – считают себя гениями. Но жизнь всех расставит по своим местам.
18. Чем я могу помочь
У меня всю жизнь было множество идей.
И я тут же начинала действовать! Я всегда была занята. Только заканчивалась одна придуманная мной затея, как новая захватывала меня целиком.
Очередной была серия радиопередач о ростовчанах – студентах Литинститута. Их оказалось немало, и на дневном отделении, и на вечернем, и на заочном. Я читала их стихи и прозу, сидела у них на семинарах, говорила с их преподавателями.
На очном отделении училась одна поэтесса из Каменска. Я сейчас думаю – поэтесса из Каменска? Не она ли выступила на секции поэзии, когда меня принимали в Союз писателей?
Тогда её руководитель, Ашот Гарнакерьян, который десять лет подряд писал отрицательные рецензии на мои сборники стихов, так и не увидевшие свет…
Он бросил с досадой в конце обсуждения:
– Все говорят – Светлана, Светлана! Кто-нибудь помнит наизусть хотя бы одно её стихотворение?
– Я помню, – сказала невысокая светленькая девушка.
– Кто вы, представьтесь.
– Поэтесса из Каменска. Я знаю наизусть стихотворение «Подарок».
И прочла! На этом обсуждение закончилось.
Но это сейчас я связала её и молодую поэтессу, с которой я познакомилась в институте. Странно, что только сейчас.
Она была очень талантливая, девочка совсем. Я читала и перечитывала её стихи, и думала – как здорово, я так не умею.
Стихи она писала совершенно в другой манере. Но для меня это не имело значения, главное, это были Стихи. В них, как в зеркале, отражалась её ранимая, смелая и беспомощная душа. Они, как полотна импрессионистов, помимо, поверх смысла, действовали на эмоции, вызывали ответное чувство.
Беленькая, небольшого росточка, вчерашняя школьница, и только когда поднимала на тебя умные, живые серые глаза, было понятно, откуда бралась взрывная экспрессия её стихов.
Я и сейчас помню две её строчки:
Ушли и оставили жалость на подоконнике:– Беспомощная какая…Она прислала на конкурс в Литературный институт тетрадку стихов, переписанную от руки, с цветами и бабочками из переводных картинок. Лев Ошанин принял её в свой семинар, разглядел, умница!