Вольный Флот 2. На дальних берегах
Шрифт:
– Считайте, что отпраздновали удачную операцию.
– То есть все хорошо сложилось, в итоге?
– По большому счету — да. Мы получили новую информацию, подтвердили кое-что из старой. Все складывается как нельзя лучше.
– Вот и чудесно… А то я уж переживал… Когда он так быстро обо всем догадался...
– Не первый день на свете живет… И не первый век.
– Мне вот интересно… - Домоседов раздул щепу и, надев трубу, развернул её в окно, - Он старше вас, как думаете?
– Старше… Матренин получил новые данные и теперь звонит мне каждый час, сообщая что-то интересное об этом гражданине.
– А как вы
– Я не «такой же», в том-то и дело… Я просто не умираю. Но, если умру, то умру навсегда. А он способен возвращаться. Он как идея. Идею нельзя убить. Можно только уничтожить питательную среду для неё. Но, учитывая кого он выбирает в качестве доноров, нам до этого еще далеко.
– Судя по голосу, вы ему завидуете…
– Завидую. Но не поэтому… - Бесфамильный достал из кармана ручку и, сняв колпачок, посмотрел на кончик, - Перья… Раньше они были гусиные. Я потратил кучу времени, чтобы научится их правильно затачивать. А когда все таки научился, появились металлические. Я к ним еще толком не привык, и уже еще что-то там изобрели… Чем дольше ты живешь, тем сложнее привыкать к новому. Для него же это не проблема. Он быстро учится, принимает мир, со всеми его изменениями, таким, какой он есть… Вот это действительно вызывает у меня зависть.
– Кстати об этом вот обо всем… У меня появилась новая догадка. Только что осенило. Вы «Бесфамильный» потому, что в те времена фамилий в принципе не существовало.
– Как и отчеств…
– Я не угадал?
– Нет… Но эта версия мне нравится больше чем то, что я «Бес Фамильный». То есть нечистый дух служащий некому роду.
– Да елки-палки… - расстроено отмахнулся Домоседов прислушиваясь к бульканью в чреве самовара, - А хорошая идея была.
– Хорошая.
– Может все таки скажете? А то я всю голову уже изломал…
– Ладно, - усмехнулся Бесфамильный усаживаясь на диван, - Вы нам помогли, так что с моей стороны будет форменным свинством не удовлетворить ваше любопытство. Все очень банально. Когда я поступил на государственную службу, то меня внесли в разрядные книг как «Валерий Радислава сын бесфамильный». То есть к дворянской фамилии не принадлежащий.
– Серьезно?
– Да. Вы как историк, должны знать, что в те времена, у людей не принадлежавшим к знатным родам, было имя и отчество указывающее на родителя, а вместо фамилии использовалось название места откуда он родом, профессия или какая-то отличительная примета, как вот у вашего предка, например, любившего сидеть дома.
– А вы место рождения и род занятий не афишировали?
– Ну, во первых, о том месте где я родился, в то время никто не слышал, так что начинать службу с того, что тебя сочтут самозванцем — так себе идея. А род занятий… Я много чем занимался…
– Я в том смысле, что вы были прообразом сказочного злодея.
– Был. Не самый лестный моему самолюбию след в истории, но какой есть.
– А почему вы решили на службу устраиваться? С вашим-то опытом и знаниями?
– Поумнел…
Бесфамильный встал чтобы помочь Домоседову переставить вскипевший самовар на стол и, в ожидании пока заварится и настоится чай, окинул взглядом кабинет.
– Сейчас мы сидим на окраине столицы, которая кажется всем древней как история. Но я помню время, когда на её месте были густые леса. Потом — поля. Потом — несколько
– Какая же это слабость?
– Старость. Я стар внутри. Я слишком много видел. В ответ на каждую идею, я могу назвать сто причин, почему это не сработает и тысячу вариантов, как все может пойти не так. Поэтому старики не могут двигать мир вперед. Это делают те, кто еще не знает, что это невозможно.
– Но вы можете уберечь их от ошибок.
– Могу. И девятьсот девяносто девять тысяч девятьсот девяносто девять раз окажусь прав. Но мир делает шаг вперед благодаря тому одному разу из миллиона, когда ошибаюсь я и невозможное оказывается возможным. И если дать мне право решать, он застынет на месте. Вы говорили вчера о лигнар. Именно это их погубило. Это был мир бессмертных. Мир молодых стариков. Он застыл и сгнил изнутри и не важно, что в итоге на него обрушилось и раздавило. И так же было со всем, что строил я. Поэтому лучшее, что я могу сделать — это дать остальным пробовать и ошибаться, следя лишь за тем, чтобы эти ошибки были болезненными, но не фатальными.
– Благородно…
– Одно из преимуществ возраста. Избавляешься от иллюзий. На свой счет в том числе.
– Вот вам бы, а не мне с ним поговорить начистоту.
– Не, спасибо… Мы уже, как-то, общались.
– И?
– Он меня убил. Почти. Хорошо, что тогда у него опыта было меньше чем сейчас. Шесть тысяч лет прошло, как-никак
– Думаете, до сих пор на вас злится?
– Нет. Но вдруг он, как и я, перфекционист и не любит оставлять неоконченные дела? Я ведь тогда соврал. Я ужасный трус и боюсь смерти. Спасибо…
Приняв от Домоседова свежезаваренный чай, Бесфамильный вернулся на диван и, ностальгический усмехнувшись, принялся дуть на чашку.
...
«Розалинда» стояла у причала, принимая пассажиров и груз. Пока взмокшие, несмотря на нежаркий день скупой на тепло залесской весны, биндюжники, под пристальным взором таможенного офицера, таскали в трюм тюки, у трапа стюард встречал пассажиров, проверяя билеты объясняя, куда им идти и распоряжаясь насчет багажа. Следуя указаниям, высокий, джентльмен с бледным лицом и такими синяками под глазами, как будто он только что крепко получил в лицо, поднялся по трапу и подергал дверь каюты. Она оказалась заперта. Недоумевая, он подергал еще раз. Щелкнул замок, дверь распахнулась и на него, с вопросительным видом, уставился худощавый темноволосый субъект в халате и с бокалом виски в руке.
– Простите, сэр, видимо произошло недоразумение, но это, моя каюта.
– Серьезно? О! Скузи, синьоре… Но я следовал указаниям персонала.
– Я тоже.
– Разрешите взглянуть на ваш билет.
Не дожидаясь ответа, субъект выдернул билет, который джентльмен еще держал в руке, зачем-то взмахнул им, изучил и, вернув, принялся искать свой. Поиски заняли изрядное количество времени и сопровождались непереводимым фессалийским жаргоном, заставлявшим все еще торчавшего на пороге джентльмена морщится, а, в конечном итоге, пропажа обнаружилась в кармане халата.