Вольный стрелок
Шрифт:
Я издала какой-то неопределенный звук — настраиваясь на долгую беседу и пытаясь себя успокоить. Сколько я знала Яшку Левицкого, он всегда был таким. И если и менялся, то исключительно в худшую сторону.
Лет восемь назад, когда мы познакомились, он работал на договоре в каком-то спортивном журнале с крошечным тиражом, но снимал все подряд и бегал по московским редакциям, предлагая свои снимки. Которые у него брали неохотно — по крайней мере у нас, — потому что в штате были свои фотографы и снимали они совсем не хуже, а зачастую и лучше. Но неутомимый Яшка ходил по всем отделам, вываливал на стол горы фотографий — и предлагал оставить на случай, если вдруг что-то понадобится. Ему кивали, и он уходил довольный — и шел в другую редакцию.
За
В том плане, что он работал — внештатно или даже в штате — почти во всех московских изданиях. Но в итоге его отовсюду гнали, потому что он вечно был недоволен оплатой и к тому же продавал свои фото всем, кто готов был их купить.
А такое, понятно, не поощрялось ни раньше, ни сейчас — если уж взяли в штат, то будь добр не выступать по поводу гонораров и работать только на тех, кто тебе платит.
Я, например, долгое время писавшая в кучу журналов и газет помимо своей — глупо отказываться, если люди звонят и просят лично меня написать им кое-что, это ведь моя работа, я этим на сладкое и вино зарабатываю, — почти всегда пользовалась Псевдонимом, чтобы не было проблем с главным. А то он у нас припадочный, обидится еще, чего доброго, — и хотя ничем плохим это не кончится, зачем мне его обижать?
Яшка же всегда придерживался другого мнения. Восемь лет назад он считал себя талантливым — а сейчас давно уже был в своих глазах великим. И как великий имел право продавать все, что угодно, и кому угодно — если, конечно, не найдется кто-то, кто будет платить ему тысяч пять долларов в месяц только за то, чтобы он работал в одном месте. Деньги для нынешней журналистики большие — хотя в ряде изданий человек моего уровня получает две-три тысячи зарплаты, а рядовой фотограф не меньше тысячи-двух, — и Яшка, по-моему, это прекрасно понимал. Как понимал и то, что его не возьмут и на сумму, в пять раз меньшую, поскольку всем известно, что он скандален, склочен и всем недоволен. И снимает не настолько хорошо, чтобы платить ему ежемесячно даже пятьсот долларов оклада.
Тем не менее у Яшки всегда можно отыскать кадры, которых нет у других.
Потому что у него есть одна ценная черта — объясняющаяся как раз тем, что он нигде не работает. И в связи с этим целыми днями мотается по всяким мероприятиям — выставки и презентации, концерты и конкурсы, шоу и пресс-конференции — и добросовестно отщелкивает по три — пять катушек пленки.
И хотя снимков у него покупают мало, но зато он примелькался во всех тусовках — от артистической до политической — и частенько получает частные заказы. К примеру, снять крупному супермаркету его ассортимент, разложенный на полках, — для буклета, предназначенного для бесплатного всучивания покупателем.
Или сделать какому-нибудь бизнесмену, чиновнику или политику не самого высокого уровня свой собственный портфолио — прям как манекенщице. Политик за рабочим столом, с семьей, с товарищами по партии, на отдыхе, в спортзале, за рулем машины и т.д.
Именно поэтому я ему и позвонила — потому что у него могло быть то, чего могло не быть у других. Наши фотографы снимают конкретно для своей газеты, и если и приезжают на какое-то мероприятие — снимок ведь и заказать кому-то внештатному можно, если самому неохота или времени нет, — то делают, как правило, десяток кадров, зная, что пойдет все равно один, максимум два. И уходят, потому что есть другие съемки и еще надо быстро все проявить и напечатать, это же ежедневная газета, тут шевелиться приходится. А у Яшки времени куча, и потому он снимает долго и вдумчиво, наверняка теша себя мыслью, что когда-нибудь потом фотографии той или иной персоны вырастут в цене и все побегут к нему, а он как монополист будет долго кокетничать и выпендриваться, и торговаться, и в итоге получит сколько попросит — а именно несуразно высокую сумму.
— Ты лучше расскажи, мать, как сама. — Голос в трубке сменил гнев на милость — и, побрюзжав, стал вдруг игривым. — Замуж не вышла
— Да ну, Яш, — с такой работой какая семья? — ответила вежливо, уже догадываясь, что последует дальше — разговор обо мне, — и торопясь перевести стрелки. — А ты сам?
— Да не — мне зачем, кругом столько девчонок симпатичных. — Левицкий сменил амплуа и из непризнанного гения превратился в донжуана. Хотя никогда не был ни тем ни другим. Вся его гениальность заключалась в способности мотаться целыми днями по городу и без устали жать на кнопку там, где другие нажмут один раз. А донжуанство — в неумелом заигрывании с самыми разными девицами, от откровенно страшных до красивых. При этом, судя по тому, как он себя вел, я не сомневалась, что он девственник — в его-то почти сорок лет — и если и имел какой-то опыт, то единичный. — Живу один, в свое удовольствие, зачем мне семья?
Не, я лучше погуляю…
Под гулянием он имел в виду онанизм — в этом я не сомневалась. Но это было его личное дело — а к тому же к мастурбации я отношусь положительно, по крайней мне она доставляет массу удовольствия. Побольше, чем многие мужчины.
— И правильно, — поддакнула со смешком. — Вот и я того же мнения…
— Слушай, а девочка у вас такая есть симпатичная, Нинка, о телевидении пишет?.. — Голос умолк нерешительно. — Ты с ней как — нормально?
— Если ты имеешь в виду, нет ли у нас с ней лесбийской связи — то должна тебя огорчить, я не совсем по этой части, я все же предпочитаю мужчин. — Я притворилась, что не понимаю, о чем он спрашивает. Если уж строишь из себя бабника, то задавай конкретные вопросы — а не ходи вокруг да около. А к тому же меня всегда смешило, когда Яшка начинал рассуждать о женщинах — забавно получалось. Вот я и решила направить разговор в это русло — все лучше, чем о его проблемах слушать. — Ты огорчен?
— А что так? Я лесбиянок люблю — красиво. — Яшка, как я и ожидала, воодушевился — кажется, разговор о сексе хотя бы временно избавлял его от комплексов, которых у него, на мой взгляд, была куча. И он совсем не случайно так любил поговорить на эту тему — видимо, начиная казаться себе этаким мачо.
Превращаясь из толстоватого, невысокого, неряшливо одетого белобрысого фотографа с жутко короткой стрижкой и густой щетиной на лице в двухметрового жгучего брюнета-латиноса, миллионера и плейбоя. — Тут девчонка одна просила ее голышом поснимать — вроде итальянцы ею заинтересовались, съемку просили. Я там думал мужика пригласить, чтоб настоящее порно, — и девчонку можно было бы. Не хочешь?
Я промолчала — что я могла ответить на этот бред, тем более произносимый не всерьез? Я пробовала делать это с женщиной, но помнила все смутно и, кажется, особого удовольствия не получила — ив любом случае не собиралась принимать участие в порносъемке, даже если бы для нее годилась. К тому же я знала, что Яшка все это только что придумал — и девицу, и съемку.
Просто чтобы что-то сказать — чтобы скрыть, что стесняется спросить напрямую, спит ли Нинка с кем-нибудь из редакции.
Хотя и это его вряд интересует — даже если я скажу, что она ужасно одинока и мечтает о мужчине. Потому что ему просто важно показать, что он живо интересуется женщинами и живет полноценной жизнью. Хотя было бы куда кон-. цептуальнее всем говорить правду — то есть что он до сих пор девствен, чист и непорочен. Вот уж желающих бы нашлось его этой самой девственности лишить!
— Так ты что конкретно хотела? — Яшка, похоже, понял, что несет ахинею, и сам сменил тему. — Ты конкретно скажи — а то банкиры, банки… Тебя кто интересует?
— Улитин — не слышал? Был президентом «Нефтабанка», потом ушел в «Бетту», и…
— Скотина он, твой Улитин, за копейку удавится! — Расслабившийся было Яшка снова вернулся в роль всеми обиженного и неоцененного. — Я в прошлом году два дня на этот «Нефтабанк» потратил — какая-то годовщина у них была, то ли первая, то ли вторая, — а заплатили копейки. Причем обещали минимум две с половиной штуки баксов — а отдали триста, и те еле вырвал…