Вольный стрелок
Шрифт:
Я заглянул еще раз в келью. Еще раз прикинул свои предстоящие действия – уже с точки зрения человека, стоящего на пороге. И еще раз восхитился разумным порядком в комнате. Вроде бы полно имущества, но сразу видно, что хозяину нужно всего десять секунд, чтобы встать, собрать вещи и уйти отсюда, не оставив никаких следов. Кроме застывших капель стеарина на столе.
Толковый жилец, с ним разбираться осторожно нужно. Бдительно…
Тем же путем – где на двух, где на четырех – я вернулся на НП. Дружок мой усердно возлежал в своей норке на подстилке и – молодец! – беззастенчиво спал, пригретый солнышком.
Я не стал его будить, путь поспит. Ночкой темною ему ведь тоже дежурить. Эх, служба наша, браток, незавидная…
Изыскивая возможности хоть в какой-то степени обезопасить виллу от прямого вторжения, – а в том, что оно уже недалеко, сомнений не было – я понял, что это совершенно нереально. Худшего места с этой точки зрения Мещерский не смог бы найти. И самым слабым участком в предстоящей обороне была не дорога. Тут еще можно что-то придумать, даже не прибегая к ее минированию. Больше всего меня беспокоило море. Пара катеров выкинет десант из десяти головорезов в брониках или скинет десяток аквалангистов и нам их нипочем не сдержать. Да еще если на скале с двух сторон посадить по снайперу – они нас в этом корыте перещелкают как куропаток, без никаких потерь со своей стороны.
Поэтому я всегда с охотой принимал предложения Мещерского ознакомиться с его подводными владениями. Так он с наивной гордостью называл участок моря перед виллой.
И жестоко при этом ошибался. Что нам говорит мудрая наука диалектика? Вот что. Как только ты попробуешь ткнуть пальцем и сказать: это мое, как тут же найдутся оппоненты. Им это твое «мое» станет вдруг таким же необходимым, как муравью мушиное крылышко. И пусть это «твое» сто лет до того валялось в пыли и грязи, никому никогда не нужное, но стоит обратить на него внимание, как сразу же еще кому-то захочется его иметь. А значит – либо похитить, либо отнять. Купить в лучшем случае.
Но я не спешил рассеивать заблуждения Мещерского. Без меня рассеятся, стало быть.
И мы резвились в море, как молодые, не обремененные семьей и долгами дельфины. Мещерский знал здесь под водой каждый камень. Он показал мне место, где расположилась колония самых крупных мидий. Он показал мне затонувший баркас, где можно было пострелять лобанов и камбалу. Мы заплывали далеко в море, где на большой глубине, в зеленом таинственном сумраке, можно было набрать полную сетку ропанов и наловить крабов, которых отбирал у нас Анчар. Ропаны шли на стол, а крабов он обдавал кипятком и досушивал на плоской крыше сакли, прикрыв сеткой от мух. Потом дарил их Вите.
Мещерский показал мне и громадный подводный камень, похожий формой и размерами на Анчарову саклю. Внутри, однако, не в пример ей, камень был пуст, и туда вела узенькая щель, протискивались в которую только два дурака – она вся щетинилась острыми ракушками мидий. И там, в сумраке подводной пещеры, на ее песчаном полу, грудилась посередке горка сокровищ (опять же – с точки зрения дураков) – пустые крабовые панцири. Будто кто-то заботливо сложил их здесь, чтобы Мещерский, как в магазине, отбирал самые крупные, ярко-алые с белым, клешни для ожерелий на прелестную шейку Виты. Надо и мне Женьке такой подарок сделать – вот визгу-то будет. И поцелуйства.
– Здесь
Ага, сберкасса застойных времен. Надежно, выгодно, удобно. Спрятать – нетрудно, найти – нелегко. И лишний раз не сунешься. Пока пролезешь в эту щель – уже обратно хочется, вот-вот глаза без воздуха лопнут. И тут уж не до осторожности в дверях, вылетаешь из пещеры – и пробкой на поверхность. А плечи – ровно кто граблями погладил: мидиями ободраны.
Правда, у Мещерского были акваланги, но мы ими почти не пользовались. Хлопотно: компрессор запускать, фильтры проверять, да и под водой без акваланга как-то свободнее, к стихии ближе. К тому же в пещеру эту с баллонами за спиной не пролезешь.
А в общем и целом насчет тайничка – весьма актуальная сентенция. Случайная ли?
Вот так мы и жили. Стреляли рыбу, собирали ракушки, ловили крабов, охотились за амфорами. Делали неожиданные находки…
Вроде водолазного ножа, который я совершенно случайно разглядел, когда тащил наверх сетку, набитую ропанами. Он себе безмятежно плавал торчком у самой поверхности воды, поблескивая широким лезвием. Рукоять – из какого-то плавучего материала, клинок хорошей стали, с насечкой по обушку.
Я показал его Мещерскому:
– Ваш? Вы потеряли?
Он равнодушно повертел нож в руках, вернул мне:
– Нет, не мой. Где вы его нашли?
Под подушкой.
Вот тебе и «твое-мое». Не иначе, в наших пределах здесь по ночам аквалангист шастает, добычу ищет.
– Вот что, друг мой, – ласково сказал я Мещерскому, когда мы обсуждали в его кабинете наши дела. – Что касается Виты…
– Ну? – настороженный, острый взгляд.
– Пожалуй, ей не стоит заплывать так далеко в море. Даже с вами. – Я помолчал, вроде как подумал. – Тем более – с вами.
– Как ей это мотивировать? Она великолепно плавает, и лишать ее этого удовольствия…
– Черт возьми, Князь! Мне надоели эти склоки. Или вы должным образом…
– Все, все. – Он успокаивающе поднял руки, сдаваясь без боя. – Вы опять правы. Но что ей сказать? Мне бы не хотелось раньше времени тревожить ее.
– Скажите, что в море появились акулы.
– Она прекрасно знает, что катраны не опасны человеку.
– Акулы бывают разные.
– Вы шутите?
– Мещерский, готовится очень серьезная акция. Людьми с большими возможностями. Людьми, в чем-то и почему-то крайне заинтересованными. Поэтому предложите ей плавать в бассейне.
– Попробую, – он безнадежно вздохнул. – У меня аллергия на вас, Алекс. Не обижайтесь, я в шутку…
– И вот еще что. У вас в Москве ведь осталось жилье?
– Конечно. Квартира. Две дачи, одна, большая – далеко, другая, маленькая – рядом с городом.
– Дайте мне их координаты и адреса людей, которые за ними присматривают.
– Вы думаете, что интересы Бакса не ограничиваются моей виллой?
– Я уверен в этом.
Вечером мы собрались в гостиной.
Анчар растопил камин. Для него он старательно собирал на берегу плавник. Пропитанное морской солью дерево играло в камине разноцветным пламенем.