Вольный стрелок
Шрифт:
– Иди с хозяином ракушки ловить, – пророкотал Анчар, – и рыбу. Сегодня красивый гость у нас – морской день устроим.
– Рыбный, что ли? – спросил я, вставая. – Не надоело? Я уже чешуей покрываюсь. И ноги срастаются. Как у русалки.
Анчар покачал головой – посочувствовал – и вышел хлопотать о застолье.
– Ты с ним поосторожнее, – посоветовал я Женьке. – Бандит все-таки.
– Кунак уже, – поправила Женька. – Полюбил меня.
– Он рыжих не любит. Боится.
– А ты? – Она подошла вплотную. Положила руки мне на плечи, потянулась губами. –
– Опять, – вздохнул я, отдирая ее гибкие руки. – Надевай купальник, я тебя на берегу подожду.
– Жди здесь, я не стесняюсь, – она сбросила платье, под которым практически ничего не было.
Я зажмурился, как от яркого солнечного света, и вышел, стукнув лбом в дверь.
– Ворон сообщает, шеф: на вилле появилась вторая женщина. Предполагает, что это сотрудница Серого. Какие указания?
– Брать Серого.
– Может, лучше – сотрудниц?
– Вы бабник, Капитан?
– Когда надо, шеф.
– Вот когда будет надо, я вам первому шепну. Перед строем.
– Понял!
Мы сидели на скамье, ждали Женьку. Она явилась перед нами в купальнике! «Иде ж той купальник? Нема його ни спереду, ни сзаду. Срам один».
Мещерский охнул и встал ей навстречу. Анчар, согнувшийся над мангалом, начал медленно выпрямляться, роняя себе на ноги буковые поленья.
– Какая красивая девушка, – громко сказала мне Вита.
– Что я против вас? – грустно-скромно уронила Женька, надевая ласты. Блеснула зеленью глаз. – Зато мой Серый покраше и покруче вашего мужчины будет. Не зря я даже один раз в него влюбилась. Пошли? – И, задирая ноги в ластах, как большая красивая лягушка, пошла в воду.
Вита улыбнулась и пошла за ней.
За ракушками мы ныряли с Мещерским по очереди. Вита и Женька, лежа на воде, держали раскрытую сетку, куда мы складывали добытых ропанов. Нырять за ними девчонкам мы не позволили – слишком опасная глубина. Нам с Мещерским даже приходилось подстраховывать друг друга: один погружался до дна, а другой – где-то до середины, чтобы не терять ныряльщика из виду и в случае чего успеть прийти на помощь.
Глубина такая, что, достигнув дна, удавалось проплыть над ним всего несколько метров – подобрать пяток ракушек и, если повезет, ухватить зазевавшегося краба – и сразу же наверх, изо всех сил работая ластами. А воздуха в легких уже так не хватает, что, кажется, весь сейчас взорвешься – разорвет грудь, барабанные перепонки и глаза выкинет из орбит. Самое главное в этот момент, когда вылетаешь на поверхность, сделать не вдох, как того безумно требует задыхающийся без кислорода организм, а резкий выдох, чтобы вышибить воду из трубки.
Обогатившись добычей, мы поплыли обратно. Женька держалась впереди меня и иногда ныряла и плыла под водой тем самым «дельфином», который я так и не освоил. Это было очень красиво – руки вытянуты вперед, стройное золотистое тело в зеленой воде волнообразно изгибается, длинные ноги, сжатые вместе, работают, как русалочий хвост. Очаровательное зрелище! У берега Женька подплыла ко мне, вынула изо рта загубник трубки, брезгливо потрогала сетку, туго набитую ропанами:
– Я это есть не буду. Я вам не тюлень.
– Хорошо, – согласился я, выходя на берег, – не ешь. Мне больше достанется.
Мы подошли к Анчару, который раздувал огонь в мангале своей шапчонкой.
– Анчар, – обрадовал его я, – она небудет есть ракушки. Накосим ей сена?
Он обернулся – красный, дикий, красивый – белозубо блеснул улыбкой из-под усов:
– Она и пить не будет? Хванчкару? Чачу?
– Уж чачу точно, – проворчала Женька, садясь на песок и снимая ласты. – Она меня возбуждает. А я и так страстная.
Анчар ударил о землю шапочкой, воздел
руки:
– Вах! Такая красавица – ты разве зря родилась? И пить будем, и петь будем, и плясать будем. На радость людям! Вах! Какой, слушай, стих получился! Как у Галактиона.
Он, наверное, имел в виду великого поэта Грузии Табидзе. Но Женька поняла его по-своему.
– Сосед твой? – оскалилась она, отжимая волосы. – Тоже разбойник?
Анчар погрозил ей пальцем и снова склонился над мангалом.
Мы с Женькой переоделись, пошушукались и вышли в гостиную.
Садилось солнце, сгущалась тьма. Спускался с гор туман, заполнял ущелье знобкой прохладой.
Анчар зажег свечи и внес блюдо с печенными на углях мидиями, окруженными венком зелени, и супницу, полную отваренных ропанов, уже выдернутых из ракушек и политых каким-то соусом. Поставил на край стола чуть ли не тазик с дымящимся рисом, сочащимся сочной желтизной. Наполнил «фужоры» вином и, тронув пальцем усы, попытался произнести подобающий случаю тост. Опять не успел.
– С приехалом, – опередила его Женька.
Уже научилась. Способная обезьянка. По дороге, видать, коньяк кушала и мандарин жрала. Обычай такой, стало быть, да?
Анчар шалело опорожнил свой бокал и стал щедро оделять нас дарами моря. И отомстил Женьке, когда она подставила свою тарелку:
– А ты не тюлень. Ты морковку кушай.
– Серый! – Женька вскочила. – Отстрели ему нос, может, на человека станет похож.
Анчар расхохотался, довольный, откинувшись на спинку стула, – запрыгали по столу бокалы. Даже рояль отозвался испуганным утробным звуком.
Что и говорить, где Женька – там и праздник. И сегодня за столом было больше веселья, чем привычной скрытой грусти. Даже Мещерский, обыкновенно сдержанный и никого, кроме Виты, не замечающий, несомненно, был очарован Женькиным обаянием, щедро улыбался ей и уговаривал погостить на вилле подольше.