Володарь железного града
Шрифт:
В этот раз он привёл под стены не только осадные машины но и восемь тысяч, дружины! Завтра же первым, словно в молодости пойдёт на приступ и его сыны узнают — у отца ещё остались силы. А взяв Байербург он устроит кровавую тризну, воздаст требы Перкунасу, в благодарность за воинскую удачу.
Гедимин ударил копьём и тысячи горящих стрел взвились в небо, а следом, в ров, полетели связки фашин. От натяга канатов, свитых из бычьих жил, словно старый тролль заскрипел гигантский требушет, отправляя в полёт валун размером с голову быка. Мощный удар сотряс стены цитадели, подвенечные брёвна сдвинулись подняв клубы пыли, а от начавшихся пожаров потянуло горьким дымком.
Гедимин улыбнулся.
Тевтоны не устоят,
То же время, шатёр Колывана.
Боярин привык решать вопросы стремительно. Жаль, в Литве действовать привычными методами не получалось. Колыван уже передал тело Александра Наримунтовича отцу, через что вошёл к нему в доверие. К сожалению позиции этого князя при дворе были слабы. Ольгерд же охотно принял предложение Семёна Ивановича и обещался помочь, но позже. Говоря по-простому, Колывана динамили чего боярин не любил, хотя прекрасно понимал причину. Сыновья Гединимина сидели на коротком старте в ожидании кончины любимого папы и дележа огромного наследства. Вот только глава семейства как-то не собирался в мир иной, наоборот, похорошел, сбросил десяток лет. От былой хвори и следа не осталось.
— Боярин, — служка угодливо согнулся в поклоне, — Гнезд прибыл.
— Кличь немедля!
Здоровый мужик разбойного вида с пустой глазницей и уродливым шрамом, пересекающим лицо, откинув полог шатра неумело поклонился.
— Здрав буде, Колыван! Боярин не ответил на приветствие и сидел словно нахохлившийся воробей.
— Не до здравниц ныне Гнезд. Принёс мушкет, али нет? Сразу сказывай. Гнезд в ответ улыбнулся, блеснув выщербленным зубом.
— Добыл. Добыл, хозяин. Едва дался, аки меч-кладенец. А уж сколь рублей ушло. Без счёту!
— Но-но-но. Я тебе покажу без счёту. Знаю я вашего брата. Давай, показывай! Гнезд достал из-за спины перемотанный в тряпицы изящно украшенный морозными узорами и чернью гранёный ствол мушкета с ореховым прикладом.
— Барабанный, на осмь зарядов. Ох и не просто дался, боярин, двоих побратимов потерял.
— Добро, добро. Браты дело наживное. Прицел то где?
— Хде-хде. У меня.
Колыван нехотя снял с пояса тугую калиту и небрежно кинул разбойнику. Последний, схватив его, достал монеты принялся пересчитывать, то и дело пробуя на зуб.
— А остальное?
— По первой товар, опосля гривны.
Колыван дураком не был. После дела на Онего боярин по достинству оценил преимущества огневого боя и бросил силы на поиски мушкетов. Князь по понятным причинам их не продавал, но сделать засаду на поселенцев, подловить патруль поднаторевшей в воровских делах охране Колывана труда не составило. У него уже имелся дробовик и простой мушкет. Пороха правда не густо, но зато его люди уворовали бочок гранул для «Единорога», а захваченный язык охотно показал, как стрелять и отливать заряды с помощью пулейки. Запасы позволили натаскать в стрельбе хорошего лучника, к сегодняшнему моменту из мушкета тот уверенно бил белку в глаз с тысячи локтей. Пленник заодно выложил Колывану и про оптический прицел, и про белый порох, что куда сильней, чем шоколадный. Перспективы быстрого устранения конкурентов так вскружили голову что боярин отправил в Медное аж два отряда охотников за головами и вот, один из варягов вернулся с желанной добычей.
Колыван вытянул прицел из тряпок, поднял на уровень глаз. — Ишь ты. Десять крат, сетка прицельная травлёная, ешо и с точками… Боярин приложил прибор к глазу.
— Ох хорош, ох и хорош. Угодил, Гнезд!
— Из серебра сие лёгкого. Зачернён, азм царапнул малость.
— Я тебе дам царапну! Куды граблями полез то. Без спросу! — Колыван не отрывал взор от ценного прибора. — Прах то белый достал, али как?
Гнез покачал головой.
— Ну и хрен с ним!
— Хозяин, — к Колывану вновь подобрался служка
— Пусть обождёт, — боярин хищно оскалился. — Злато лишним не будет. Одни расходы с этими жмудинами.
Утро следующего дня.
Северную стену замка с раннего утра усердно «заливали» тысячи стрел. Из-за зубцов вяло отвечали, но с каждым разом реже и реже, и в какой то момент ответный «огонь» не прекратился. Гарнизон Байербурга едва насчитывал десяток рыцарей и три сотни кнехтов при них, силы несопоставимые с возможностями осаждающей армии.
Закованный в богатую броню Великий князь, в шлеме украшенном заморскими перьями, бликующим от лучей Солнца, довольно резво для своего возраста, взбирался на стену. Как и обещал себе, первым. Шум боя не позволил расслышать глухой выстрел. Воины увидели лишь как вождь широко раскинул руки и полетел вниз. Раздались крики ужаса. Гедимин погиб! А может ещё жив? Вал заполнен фашинами, а броня защитит от веток, смягчит падение. Десятки воинов ринулись в ров и вот на руках они несут тело вождя в шатёр, к лекарям. По скорбному выражению лиц все ясно как божий день. Уж кто-то, а воины прекрасно отличают раненых от убитых.
Когда к шатру подошёл Колыван, тело князя уже осободили от доспехов и уложили на ложе, а рядом, держа отца за руку сидел Монтвид. Единственный из сыновей, кто отправился с ним в поход.
— Ох, беда-беда! Как там володарь наш. Может оклемается?
Радивил, один из ближников князя, с которым через Ольгера сошёлся Колыван ответил. — Князь мёртв. Поганые тевтоны применили нечестивое оружие, огненный бой. Будь они прокляты!
— Неужели? — Колыван подошёл к доспеху князя, просунул палец в рваную дыру со стороны спины, покопался и сковырнул изнутри бесформенный кусочек свинца. — Странно сие. От немчиновой рибальды отверстие поболее, да и заряжают их стрелками из уклада, а их о броню не плющит. Крепкие они.
На Колывана обратил внимание Монтвид. Боярин обернулся к нему и подойдя ближе вложил в ладонь пулю.
— Не ведаю кто сие злодейство учинил князь, но вряд ли тевтоны. Одного токмо негодяя знаю чьи вои свинец в огненную трубу заправляют.
— Кто?! — вскрикнул Монтвид.
— Мстислав Сергеевич, удельный князь Глуховский и убивец твоего племенника, Александра Наримунтовича.
Имена были произнесены и река времени сделала поворот, неотвратимо меняя историю этого мира.
* * *
Баку встречал солнечной погодой, свежестью, теплым песком и зелеными гранатовыми деревьями. Термометр показывал за бортом плюс семнадцать градусов, в то время ка на Руси стояли январские морозы. Остались позади ледяные торосы дельты Волги и жёсткие шторма Каспия. Вытянутое с севера на юг на тысячу километров Хвалынское море постоянно продувается вдоль восточного побережья сильным норд-остом. В первые дни января вместо моряны с зюйд-остовыми волнами, внезапно задул встречный норд-вест, гнавший с севера несметные полчища собственных волн. И волны встречаясь, били с двух противоположных сторон, лоб в лоб, сталкивались со всего разбега, останавливались, обнимались в обхват и вступали в яростную борьбу, вздымая к небу белые пенистые хоботы. К вечеру скорость ветра достигала тридцати метров в секунду. На суше ветер подобной силы срывает крыши домов, вырывает с корнем деревья! Мы потеряли из виду «Бурлак», с палубы смыло трёх матросов, а сила шторма достигала десяти балов, навскидку. «Енисей» скрипел, выл, пищал, часть заклёпок вырвало из силового каркаса, но двое суток болтанки он выдержал достойно, в отличии от экипажа, поголовно поражённого морской болезнью. Здорово выручили водомёты и то, что мы шли далеко от берега где волны достигали опасной высоты.