Вологда-1612
Шрифт:
Цвета и ощущения словно бы катались по пальцам Максима, пока наконец не возник ключ — он сразу его признал по красоте. Ключ открыл Четырехликого.
Четырехликий просветлел и стали различимы его лики — инок Савватий с Афона, ребе Шаббатай из Порто, дон Орландо Сеговия, марран из Гранады.
Проявилось у Четырехликого и лицо Максима Стефанова.
Был Четырехликий сейчас велик, изросшие из него власы охватывали весь мир земной и проникали даже в самую ничтожную точку. Оттого теряла всякая точка твердь, превращаясь в ручеек. И весь мир земной оборачивался переплетением текущих стихий,
Был Четырехликий сейчас также мал, лежал он в руках Максима, как хрустальный шар.
В глубине его узревал Максим, словно арабески на легкой ткани, путь Эрминии Варгас и Каролины, сопровождаемых отрядом гайдуков.
И Максиму был внятен язык Четырехликого — слова и речения, которые проявляли непроявленное.
Где только светило солнце, запуржило, и вот уже не видно не зги. На дорогу, преграждая путь гайдуцкому отряду, с внезапным хрустом рухнуло дерево. Из-за кустов ракиты, с ветвей вековых тополей, из-под еловых лап, покрытых ледяной коростой, вдруг посыпались русские мужики — брадатые, с рогатинами, топорами и цепами. Успелось лишь немногим гайдукам разрядить свои ручницы и пистоли, прежде чем обрушились на них корявые орудия деревенской выделки.
Каролина была зацеплена крюком и сброшена с коня. Она успела отблагодарить свинцом крестьянского парня, который изумленно озирал ее прелести, обнажившиеся из-за задравшихся юбок. Но другой мужик ударом рогатины пригвоздил ее к дороге. И, брызнув кровью из-под левой груди, угомонилась Каролина навек.
Эрминия Варгас едва не вырвалась из засады, но сильный порыв ветра, смешанный с ледяной крошкой, смел ее коня с дороги, где запутался он уздой в кустах. Эрминия продралась сквозь заросли, но после встретили ее две приземистые русские бабы.
Она кричала «Por que, el amor mi, Sabbateo? [47] », а бабы упорно били дубинами, доколе голова ее не треснула, да и потом долго не останавливались, сокрушая кости безропотного тела. Затем стянули с убитой всё платье, несколько раз сплюнули на нее и со словами «Не укрепится корень зловредный», ушли восвояси. После подошел к Эрминии матерый волк и начал уважительно облизывать ее раны, но, не удержавшись, запустил клыки ей в живот.
А рядом с Максимом появились две женщины, покрытые белым. Они протянули к нему руки и он принял их своими руками.
47
За что, любовь моя, Саббатео
— Vaya con Dias, — сказала одна из них.
— Иди с Богом, Максим, — сказала другая.
Теперь было у него новое тело, а старое было лишь, как лист, унесенный с ветки древа порывом осеннего ветра, как плеск на воде и след на снегу.
Земной мир истаял в свете двух бездн. Максим почувствовал крылья, прочные, как алмаз, и легкие, как дыхание. Послушны они были его воле, устремился он вперед и увидел, как власы огненные далеко стелятся вслед за ним.
То, что казалось ослепительным сиянием, открылось новой жизнью. Поселенцами ее были ангелы с сапфировыми и серебряными ликами, ангелы подобные овнам и тельцам, с телами звериными. А сотканные из
Во дворцах яхонтовых, подобных древам, обитали ангелы по чину своему и ряду. А люди, обретшие новую плоть, жили в листве высоких древ, подобных дворцам, среди плодов медоточивых. И каждая дума, и каждое речение словесное, порожденное новыми людьми, было зримым как ангел — так что не укроется червоточина никакая. По путям поднебным, соединяющим горний мир словно паутинка шелковая, переносились эти ангелы, соединяя все души.
Здесь было место и для царского града Вологды, была она еще краше, чем вчера, до прихода человекоядной своры, краше, чем во времена государя Иоанна Васильевича. Ее золотые купола поддерживали свод нижних небес, а река представала потоком жидкого изумруда.
Здесь было место и для всех других градов русских, яснохрустальных и вечных.
Здесь будет его вечный дом.
6
— Приступить к финализации реконструированного исторического объекта. Ошибки процесса не обрабатывать, сериализацию и другие виды сохранения объекта не проводить.
Максим не понимал значения слов, но ощущал, что его хотят лишить вечности. Яхонтовые дворцы, златокупольные грады, река жидкого изумруда, хрустальный свод небес — все исчезало в темных провалах и трещинах. На месте рая осталась мутная пелена, подернутая серыми пятнами.
— Что это с ним? Он как будто съел три порции поп-корна.
— Похоже на синдром глубокого вовлечения в реконстрируемую реальность. Для начала поставим ему нейрошунт и подключим резервный гиппокамп. Надо бы стереть все свежие впечатления.
К Максиму быстро возвращалось понимание утраченных слов и образов; серые кляксы ярчали, яснели, приобретали форму и значение.
Здесь тоже был Четырехликий. Вернее Многоликий. Объемные мониторы, размещенные на змееподобных кронштейнах, показывали зарегистрированные личины участников.
За диамантоидной стеной, принявшей к вечеру максимальную прозрачность, виднелись напоплантовые башни, похожие на огромные деревья. Они росли, плодоносили и ветвились, исполняя миллионы программ, которых разрабатывали технозоиды системы жизнедеятельности.
По нанотрубчатым паутинкам, от башни к башне, носились технозоиды системы коммуникации, похожие на медноликую саранчу.
На заоблачные вершины башен карабкались технозоиды системы наблюдения, обвитые лентами световодов.
Из-за лагуны, картинно раскатывающей управляемые волны, стартовал орбитальный челнок модели «херувим»; его ионные двигатели напоминали хрустальные крылья.
— Ну как, отпереживался, Максим? — спросил арбитр. — Или тебя лучше звать Савватием? А может Иеремией? Три воплощения за один присест — не слабо!
— В этой реконструкции Максим упорно впаривал свою точку зрения, — сказал Роулинг, — Не Максим, а маньяк в собственном соку.
— Эта точка зрения вполне соответствует письменным и археологическим свидетельствам, — сообщил арбитр.
— Вологда лишь один из многих городов, пострадавших в ту неспокойную эпоху. Не понимаю вообще, зачем она понадобилась Максиму? Скромный такой город.