Волошинов, Бахтин и лингвистика
Шрифт:
Однако с конца 50-х гг. ситуация стала меняться, хотя поначалу без какой-либо связи с Волошиновым, Бахтиным и даже тематикой их сочинений.
Одной из наиболее значимых дат в истории мировой лингвистики уже давно считается 1957 г., когда появилась небольшая книга молодого тогда, но уже публиковавшегося американского лингвиста Ноама Хомского (Чомски) «Синтаксические структуры»; она имеется и в русском переводе. [768] В книге, полемичной по отношению к еще господствующей в США дескриптивной лингвистике, провозглашалась программа построения обьяснительной теории грамматики, учитывающей деятельность носителя языка. Если дескриптивисты были сосредоточены на процедурах описания языка, то Хомский поставил совершенно иные задачи: «Целью синтаксического исследования данного языка является построение грамматики, которую можно рассматривать как механизм некоторого рода, порождающий предложения этого языка». [769] Грамматика такого рода получила название порождающей (генеративной) грамматики.
768
Хомский 1962
769
Хомский 1962: 415
Совершенно
770
Хомский 1962: 456
771
Хомский 1962: 492
772
Хомский 1962: 492
773
Хомский 1962: 499
774
Хомский 1962: 505
Термин «порождение» иногда вводит в заблуждение, поскольку может пониматься в смысле того, что Хомский претендует на рассмотрение реальных процессов порождения предложений у говорящих. Сам он указывал, что его трансформационная грамматика «вполне нейтральна по отношению к говорящему и слушающему, по отношению к синтезу и анализу высказываний». [775] Как указывает современный исследователь, анализирующий многочисленные варианты порождающих теорий, «такие описания не следует рассматривать как модели реального порождения предложений говорящим, т. е. производства речи. Это всего лишь заимствованные из математики способы задания множества элементов, и их сходство с реальными механизмами „порождения“ высказываний—чисто метафорическое». [776] Тем не менее, думается, что сам термин и связанная с ним метафора не случайны. И говорящий, и «понимающий» игнорировались в большинстве структурных концепций (упомянутые выше Бюлер и Гардинер – исключения), а здесь сложные и изощренные формальные построения, продолжавшие традиции поздних дескриптивистов, получают опору в деятельности носителя языка и в его интуиции.
775
Хомский 1962: 455
776
Тестелец 2001: 507
У нас новаторство Хомского было оценено не сразу, хотя его книгу быстро заметили. Первая рецензия на нее, [777] в целом положительная, считала недостатком подхода Хомского как раз его стремление опираться на лингвистическую интуицию. У нас тогда очень активно осваивали западный структурализм, особенно американский, а чуть ли не главной его чертой казалась всеобьемлющая формализация (многие теоретические идеи структурализма не так уж отличались от того, что давно существовало в советской науке, но формальный, заимствованный из математики язык был совершенно непривычен и казался самым важным). Поэтому и «Синтаксические структуры» тогда были восприняты как интересная структуралист ская работа, разрабатывавшая математический подход к языку.
777
Падучева 1959
Совсем иначе книга прозвучала на родине. С полным правом там стали говорить о «хомскианской революции». Всего за несколько лет с господством дескриптивизма было покончено. Учение (иначе не скажешь) Хомского начало активно развиваться в американских университетах. Монголист Н. Поппе, эмигрант из СССР, сравнивал господство хомскианства в американских университетах с господством марксизма-ленинизма в советских вузах. [778] «Хомский в настоящее время входит в десятку наиболее цитируемых авторов во всех гуманитарных науках, побивая Гегеля и Цицерона и уступая только Марксу, Ленину, Шекспиру, Библии, Аристотелю, Платону и Фрейду, причем он является единственным ныне живущим из авторов, возглавляющих список». [779] Конечно, надо учитывать, что Хомский—не только лингвист, но и популярный социолог крайне левых взглядов, сейчас—теоретик антиглобализма. Но безусловно, «уже свыше 40 лет порождающая (=генеративная) грамматика Н. Хомского… остается наиболее популярной современной лингвистической теорией, а ее автор – самым известным и влиятельным лингвистом нашего времени». [780]
778
Алпатов 1996: 78
779
Pinker 1994: 23
780
Тестелец 2001: 502
При этом взгляды самого Хомского за сорок с лишним лет значительно менялись. В упомянутой выше ранней книге его разрыв с традициями дескриптивизма (и структурализма
В «Аспектах теории синтаксиса» Хомский ввел важные понятия компетенции и употребления, оба понятия связаны с носителем языка. «Лингвистическая теория имеет дело, в первую очередь, с идеальным говорящим-слушающим, существующим в совершенно однородной речевой общности, который знает свой язык в совершенстве и не зависит от таких грамматически несущественных условий, как ограничения памяти, рассеянность, перемена внимания и интереса, ошибки (случайные или закономерные) в применении своего знания языка при его реальном употреблении. Мне представляется, что именно такова была позиция основателей современной общей лингвистики, и для ее пересмотра не было предложено никаких убедительных оснований». [782] «Задачей лингвиста, также как и ребенка, овладевающего языком, является выявить из данных употребления лежащую в их основе систему правил, которой овладел говорящий-слушающий и которую он использует в реальном употреблении». [783] Компетенция – знание языка говорящим-слушающим, а употребление—использование языка в конкретных ситуациях. Лишь в случае идеального говорящего-слушающего употребление является непосредственным отражением компетенции. «Грамматика языка стремится к тому, чтобы быть описанием компетенции, присущей идеальному говорящему-слушающему». [784] Изучение употребления – особая задача, от которой Хомский последовательно отвлекается.
781
Хомский 1972а, б
782
Хомский 1972a: 9
783
Хомский 1972а: 10
784
Хомский 1972а: 10
В течение нескольких десятилетий, начиная с Л. Блумфилда, в американской лингвистике бранным был термин «ментализм», под которым понималось изучение языка в чуждых ему категориях (логических, психологических, филологических и т. д.). Однако Хомский прямо пишет: «Лингвистическая теория… является менталистской, так как она занимается обнаружением психической реальности, лежащей в основе реального поведения». [785]
Отвергая структуралистский подход к языку, Хомский обращается к иным традициям: «Противопоставление, вводимое мною, связано с соссюровским противопоставлением языка и речи; но необходимо отвергнуть его концепцию языка как только систематического инвентаря единиц и скорее вернуться к гумбольдтовской концепции скрытой компетенции как системы порождающих процессов». [786] Сам термин «порождать» Хомский считает переводом термина В. фон Гумбольдта erzeugen. [787] Как он считает, «фактически действительное понимание того, как язык может (говоря словами Гумбольдта) „осуществлять бесконечное использование конечных средств“, развилось только в течение последних тридцати лет в ходе изучения оснований математики». [788]
785
Хомский 1972а: 10
786
Хом-ский 1972а: 10
787
Хомский 1972а: 14
788
Хом-ский 1972а: 13
Следующая книга Хомского «Картезианская лингвистика» с подзаголовком «Страница истории рационалистской мысли»—единственная его монография, целиком посвященная истории лингвистики. Здесь, помимо Гумбольдта, выделены и еще более ранние предшественники генеративной лингвистики: «Грамматика Пор-Рояля» (авторы – Антуан Арно и Клод Лансло) и ряд других, преимущественно французских, сочинений XVII в., отнесенные Хомским к так называемой картезианской лингвистике, то есть лингвистике, связанной с идеями Рене Декарта. Термин «картезианская лингвистика» специалисты по науке XXVII в. обычно отвергают, поскольку идеи, важные для Хом-ского, существовали и до Декарта, но это, разумеется—не главное.
В МФЯ данные сочинения, в отличие от высоко оцениваемых трудов В. фон Гумбольдта, не упомянуты. Однако сказано о «рождении идей абстрактного объективизма на французской почве» (272), а перед этим о происхождении данного подхода прямо говорится: «Корни направления нужно искать в рационализме XXVII и XXVIII века. Эти корни уходят в картезианскую почву» (271). То есть рационализм, из которого исходит Хомский, для МФЯ принципиально отличен от линии Гумбольдта. Хомский же находит Гумбольдту место «на пересечении картезианства и романтизма». [789]
789
Chomsky 1966: 9
Для Хомского важно, что картезианская лингвистика основана на допущении идентичности лингвистического и мыслительного процесса. [790] Главное, чем его привлекают картезианские грамматики, – имеющаяся там, по мнению Хомского, идея о разграничении поверхностных и глубинных структур. Там он находит истоки важного для Хомского в те годы представления о существовании для всех языков единой мыслительной основы (глубинной структуры), которая по-разному соотносится с поверхностными структурами конкретных языков. В «Грамматике Пор-Рояля» Хомс-кий обнаруживает правила перехода от мыслительных структур к грамматическим, в которых он усматривает аналоги разрабатываемых им трансформационных правил. [791]
790
Chomsky 1966: 31
791
Chomsky 1966: 35—39