Волшебная дорога
Шрифт:
Длинное узкое лицо дяди стало еще более смущенным.
– Чушь! Я материалист. Я уважаю законы природы.
– Я тоже, - сказал я.
– Но пейзаж все же менялся.
– В книге?
– спросил дядя.
Я не хотел его огорчать и сказал:
– Да, в книге. Эта странная книга поразила меня.
– Чем?
– спросил дядя.
– Пока умолчу, - сказал я.
– Я ее еще не дочитал и не знаю, чем она кончится.
– Это хорошо, что ты не знаешь конца.
– В конце что-нибудь
– спросил я.
– Потерпи, - сказал дядя.
– Сам узнаешь, когда прочтешь книгу.
Дорога круто свернула. Мы оказались в лесу. Лес был густ, душен, деревья теснили нас, превратив дорогу в тропу.
Дядя огляделся и вдруг признался мне:
– Я в самом деле хочу стать волшебником.
– Для чего?
– спросил я.
– Ты же материалист. Диалектик. Тебе нельзя.
– Теперь можно, недавно я ушел на пенсию. У меня много свободного времени. И я хочу использовать это свободное время, делая приятное людям.
– А они не привлекут тебя за это к ответственности?
– За что?
– Волшебство - это пережиток, суеверие, - сказал я.
– Не всякое, - сказал дядя и стал еще больше похож на Жюля Верна. Свои чудеса я хочу запатентовать как крупное изобретение и подвести под них строго научную базу. Не забывай, что я член Дома ученых и сотрудник журнала "Знание".
– А в редакции журнала знают, что ты волшебник?
– Пока нет. Не знают. Но, возможно, догадываются. Я вижу это по выражению лица кассирши, когда она выплачивает мне гонорар.
– Кассирша - это еще ничего. Важно, чтобы не догадался редактор.
– Пустяки. Скоро я подведу под свои чудеса строго научную базу.
– А без базы нельзя?
– Как-то неудобно. Я все-таки материалист.
– Материалисты, - сказал я, - не поступают так со своими гостями, не меняют обстановку за окном, а дают людям привыкнуть.
– И ты привыкай, - сказал дядя.
– Попробуй-ка привыкнуть. То речка, то гора, то лес, то пустыня, а то просто ничего, пустота. Это противоречит законам природы.
Вечером, сидя на веранде, мы пили чай и вели беседу.
– С юношеских лет, - сказал дядя, - я боролся с отсталостью, с разными пережитками и суевериями. Но под старость мне почему-то ужасно захотелось творить чудеса.
– На строго научной основе?
– На строгой...
– Тебе это не удастся. Наука враждебна волшебству.
– Мое волшебство имеет прогрессивный характер. Если хочешь знать, я поэт, хотя и не пишу стихов. Я ищу интимного контакта с вещами и явлениями, с людьми и природой. А за то, что я ушел на пенсию, ты меня не осуждай. Я ведь очень стар.
– Дядя встал и сказал: - Ты меня извини. Я пойду работать.
– Творить чудеса?
– Нет. Искать научное обоснование. А ты пойди к себе. Почитай книгу о своей жизни. Только старайся
Я ушел в свою комнату и сразу же вспомнил, что дядя не советовал мне смотреть в окно. Окно было завешено портьерой, а на столе лежала книга.
Я не утерпел, раздвинул портьеру и посмотрел в окно. Светила большая круглая луна. Перед окном лежала ночная пустыня. До меня донесся рев разгневанного льва. Я подумал: "Дядя по-прежнему творит чудеса, под которые трудно подвести строго научную базу". И еще я подумал: "Старика не стоит упрекать. Он очень огорчится, если его обвинят в агностицизме".
Лев рычал. Луна светила. Пустыня пылала, как раскрытая печь. Я повернулся спиной к окну и сел за стол, чтобы продолжать чтение.
Лодку несло среди торчавших из воды камней. В лодке сидел я сам. Держа плоские весла, я пытался бороться со стихией. Река грохотала как гром.
Но вот пороги кончились. Стало тихо. По обеим сторонам реки росли березы, я причалил к берегу и вышел из лодки. На берегу стоял дом. Я подошел к окну и заглянул сквозь прозрачную синь стекла в комнату. В комнате я увидел дядю, веселого загадочного старика, немного похожего на Жюля Верна.
Старик сидел у рояля и играл, быстро перебирая клавиши длинными девичьими пальцами. Но музыки не было слышно. Вместо музыки слышался птичий свист, звон дождевых капель, журчанье ручья, серебристое ржание кобылицы.
Старик встал и подошел к окну. Он увидел меня и распахнул окно. На его узком загадочном лице играла усмешка.
– Как тебе нравится книга, которую ты читаешь?
– спросил он меня.
– У меня еще не сложилось определенного мнения.
– Читай, не спеши, - сказал дядя, - ведь это твоя жизнь.
– Моя жизнь?
– удивился я.
– Но мне никогда не приходилось плыть на лодке среди порогов, подвергаясь такой страшной опасности.
Дядя посмотрел на меня и усмехнулся.
– Но ты же не погиб, - сказал он, - опасность позади, и разве тебе не приятно о ней сейчас вспомнить?
– Все это случилось не со мной, - сказал я.
– Не спорь. И не скромничай. Ты проявил незаурядное мужество и не дал стихии погубить себя. Я горжусь тобой... Не спорь. А лучше оглянись и посмотри, что позади тебя.
Я оглянулся и отпрянул. Позади меня была зима, хотя несколько минут назад еще было лето. Вместо листьев на деревьях висели снежные хлопья. Пушистый снег лежал на земле. На снегу были видны заячьи следы.
– Волшебничаешь?
– сказал я дяде.
– Да, - сказал дядя грустно.
– Но, понимаешь, все это меня не удовлетворяет.
– Почему?
– Все потому же. Не удается подвести теоретическую базу. Нужно как-то все это объяснить, примирить с разумом. Но пока не получается. Видишь ли, я плохой теоретик.