Волшебная книга
Шрифт:
— Всю ночь ребенок не спал, все бормотал стихи то про месяц, то про море, то про речку.
Среди охотников, и тоже между строчками стиха, слышались жалобы на то, что не могут они охотиться.
— Только возьмешь на мушку зверя, как начнешь декламировать стихи.— И, конечно, дичь ускользает прежде, чем успеваешь выстрелить.
Словом, недовольных было много, и все стремились попасть к Равнодушному. Только кто же их теперь будет принимать? Читай-Листая, к которому раньше обращались.
«Вот сейчас ему и пожалуюсь,— бормоча стихи, думала Лоточница.— Нельзя ко мне равнодушно относиться.
Сейчас я прямо скажу ему».— И она пошла навстречу правителю. Но, к своему удивлению, услышала, как Равнодушный тонким голосом произносил:
— Ветер бродит над землей,
Над уснувшей речкой.
— Месяц ходит молодой,—басом вторила Кошатница.
— И они стихи читают! — ахнула Лоточница.
— Кое-как справившись со стихотворением, Равнодушный сказал ей, что у него отобрали книгу и теперь он сам мучается, потому что всегда читает стихи и не может
остановиться.
Лоточница поняла, что от правителя не дождешься помощи, и быстро покатила тележку прочь от толпы, а по дороге догадалась, что кожаная волшебная книга у Читай-Листая. Ведь кому, кроме него, придет в голову заниматься стихами? И она покатила тележку прямо к дому бывшего помощника правителя.
В ПОТЕ ЛИЦА
Двери хижины были крепко заперты. Осторожная Лоточница заглянула в окно. Читай-Листай, осунувшийся, растрепанный, сидел на циновке посреди хижины и крепко прижимал к груди кожаную книгу. Он уже записал свое желание, чтобы все жители острова постоянно читали вслух его стихотворение, и теперь сочинял новое. Голова его была запрокинута, губы беззвучно шевелились. Лоточница постучала в окно, но Читай-Листай и ухом не повел,
так увлекли его стихи. Тогда Лоточница громко сказала:
— Здравствуй!
И еще громче произнесла:
— Ветер бродит над землей,
Над уснувшей речкой.
Услышав свои стихи, Читай-Листай сразу же встрепенулся.
— Хорошие стихи,— самодовольно выпрямился он и приветливо посмотрел на Лоточницу, а она еще раз заглянув в окно, прочитала вторую половину куплета:
— Месяц бродит молодой,
Белый, как овечка.
— Чудесные стихи,— сказала Лоточница.— Только кто их написал, не знаю. Без конца повторяю.— И она снова начала...
— Это я сочинил стихи.
— Чудесно, чудесно!— еще раз повторила Лоточница.— Белый, как овечка.
— Мне так трудно было написать эти стихи,— Читай- Листай обрадовался, что нашел слушателя, с которым он может поделиться своими переживаниями.— Я думаю над
каждым словом. Я так хочу, чтобы мои стихи врезались в память всем и приносили пользу. Не может человек жить без стихов. А писать стихи — это большой труд. Я всю ночь
не спал — думал. Я ничего не ел — думал.
— Бедный ты мой,— притворно-ласково сказала Лоточница.— И пожалеть тебя некому. Я сейчас,— и, опять повторяя строчки стихов, она побежала домой, взяла несколько лепешек, достала кувшин молока и снова вернулась к хижине Читай-Листая.
— Открой!—закричала она, подходя к двери.— Мне так нравятся твои стихи,— и она опять прочитала:
— Ветер бродит над землей.
Читай-Листай еще не привык к лести, и ему так понравились льстивые слова Лоточницы, что он без колебаний открыл перед ней дверь. И Лоточница вошла, ласково приговаривая:
— Бери, бери, мой бедненький. Ветер бродит над землей. Ты поешь, устал от работы.
— Конечно, устал,— Читай-Листай показал кожаную книгу.— Она вся будет исписана самыми прекрасными стихами.
— Ох,— вздохнула Лоточница,— и трудную ты себе задачу задал! — А про себя подумала: «Если ты напишешь столько стихов, тут дохнуть некогда будет, не только что
есть и спать», а вслух добавила: —Поешь, родимый, поешь.
Она положила перед Читай-Листаем горку лепешек, поставила кувшин с парным молоком. Голодный Читай- Листай засовывал в рот по целой лепешке, запивал молоком и медленно поднимал глаза к небу: «Вот теперь-то на сытый желудок я напишу стихи еще прекраснее, чем написал раньше».
А хитрая Лоточница приговаривала:
— Ешь, голубчик, ешь, голубчик,— и без конца повторяла стихи, даже тогда, когда ей можно было бы их и не говорить.
Отяжелевший от еды, осоловевшими глазами поэт смотрел на Лоточницу. Она, мягко двигаясь по хижине, принесла ему подушку, взбила ее, положила около Читай- Листая и нежно проговорила:
— Усни, родимый. Месяц бродит молодой. Я тебе стихи прочитаю.
Читай-Листай, боясь за свое сокровище, с опаской поглядел на Лоточницу, но потом положил голову на подушку, а книгу засунул под подушку. «Отсюда не возьмут»,—