Волшебная нить
Шрифт:
– Страсть что творится! Весь кабинет вверх дном перерыли, девок, что мыли, замучили расспросами! Все до вас домогались, да Василиса заступилась!
– Странно...
– задумчиво проговорила Катя.
Девушка надежно спрятала письма, решив ни в чем не сознаваться и письма ни в коем случае не отдавать. Они принадлежат ей, только ей! Однако поведение Василия Федоровича удивило Катю. Порядочный человек не стал бы красть чужие письма и уж тем более их читать, это бесчестно. Любой другой на месте дядюшки не стал бы поднимать переполох из-за пропажи чужих писем, ибо это изобличает его бесчестие.
– Настя, будем молчать! Ничего не знаем, ничего не видели!
– распорядилась Катя.
– Теперь ступай, я запрусь.
Настя заговорщически подмигнула барышне и вышла.
Едва за горничной закрылась дверь, Катя задвинула щеколду и кинулась к своему тайнику. Она подняла крышку столика-"боба", вынула дно, под которым скрывалось потайное углубление. Здесь Катя спрятала драгоценные письма. Она торопливо перебрала бумаги и удивленно застыла. Кроме Левушкиных писем в тайнике оказались чужие бумаги. Верно, Катя захватила их по нечаянности, впопыхах.
– Он не письма искал!
– догадалась девица.
Девушка внимательно разглядела листочки, испещренные цифрами, помарками и перечеркиваниями. Верно, ей попались какие-то черновые расчеты дяди. Один из листов был на ощупь плотнее и сложен по-особенному. Катя раскрыла его. Глазам ее предстал исписанный лист гербовой бумаги с печатью, на котором крупными буквами было выведено слово: "ДОВЕРЕННОСТЬ".
31.
Почтовая тройка неслась по укатанному тракту, звенели бубенцы. Снег искрился в закатных лучах солнца, ямщик тянул свою бесконечную песню, от которой Левушке делалось тоскливо. Он дернулся было крикнуть мужику, чтобы тот умолк, да тотчас передумал. Мужик не повинен ни в чем, разве что голос не благозвучен, но за это не ему пенять надобно.
Бронским овладел сплин, и даже долгожданная дорога не спасала. Он перебирал в памяти все мелочи прощания с отцом, и от этого делалось вовсе скверно. Не так он полагал проститься с батюшкой и родной Сосновкой...
Сергей Львович не желал отпускать сына так скоро, но останавливать не стал.
– Дуришь!
– осуждающе качнул головой, когда Левушка попросил лошадей до станции.
Лошадей, конечно, велел запрягать, но потребовал объяснения. Юный Бронский, избегая смотреть отцу в глаза, коротко произнес:
– Так вернее.
Старший Бронский, однако, сим ответом не удовольствовался.
– Коли едешь так скоро, изволь объясниться. Будто бежишь из родного дома, разве мне не обидно?
Разговор случился за завтраком, чему были нежелательные свидетели - гости отца, посему Левушка уклонился от ответа. Сергей Львович внимательно посмотрел на сына и более ничего ему не сказал. После завтрака же он по обыкновению ждал юношу в кабинете для прощания.
– Тихону отдашь, - с этими словами Сергей Львович протянул ему сверток с ассигнациями, - и передай мой наказ смотреть за тобой прилежнее.
Левушка молча кивнул, по-прежнему не глядя ему в глаза.
– Шкатулка твоя где? С собой?
Юноша вновь кивнул. Сергей Львович помолчал, постукивая чубуком о край стола и собираясь с мыслями.
– Не держи на меня сердца, я желаю тебе только добра, - с усилием проговорил он.
Левушка все молчал, раздираемый
– Ты, брат, чувствительный больно, как я погляжу... Неужели эта девица так хороша, что ты на других и не глянешь? Или это до Петербурга только?
Тут Левушка не удержался и вскричал:
– Но сводничать, отец!.. Это неблагородно...
Сергей Львович нахмурился:
– Ты вздумал учить меня благородству?
Он был рассержен, но за гневом явственно проглядывало смущение.
– Вот что!
– Бронский-старший стукнул кулаком по столу.
– Поезжай, и, бьюсь об заклад, к летним вакансиям ты и помнить не будешь об этой девице! Ставлю свое ружье, какое тебе приглянулось.
С этими словами предводитель протянул сыну руку, но тот лишь молчал, стиснув зубы и не делая ни одного движения навстречу. К счастью, в этот момент доложили, что лошади готовы. Чемоданы юного Бронского давно уже были собраны. Левушка воспользовался случаем и тотчас вышел, молча кивнув отцу на прощание.
Покуда таскались чемоданы, корзины с провизией, одеяла, погребец, все это укладывалось в сани, юный Бронский ждал, что Сергей Львович выйдет на крыльцо. Ему не хотелось покидать родной дом наспех, в ссоре. Дворня окружила юношу, желая ему легкой дороги. Бабы крестили молодого барина и, отирая слезы краешком платка, причитали:
– Сиротинушка ты наш! Некому тебя обласкать да поплакать, провожаючи: нет у тебя матушки сердечной...
У Левушки щипало глаза от их ладного напева. Тут же вертелась Федора, пристраивая у него в ногах корзину с пирогами. Бронский тотчас покраснел, вспомнив злосчастную ночь.
– Не забывайте нас, барин, - проворковала красавица, нарочно задевая Левушкины колени.
– Не поминайте лихом.
Она по-русалочьи усмехнулась и отошла. И вот его уже укрывают медвежьей полостью, вот уже кучер занимает место возницы, а отца все нет. Тронулись. Левушка с тоскливым вздохом оглянулся на стремительно удалявшийся родной дом, но отца так и не увидел...
С тех пор его грызло сомнение, верно ли он поступил, уехав вот так? Горечь и обида скоро сменились жалостью к батюшке и раскаянием. Лев Сергеевич громко вздыхал и качал головой, не в силах справиться с душевными терзаниями. Как скоро лошади домчали его до почтовой станции, кладь была выгружена на снег в ожидании милости смотрителя, а родные сани скрылись из виду, юному правоведу страстно захотелось вернуться домой, кинуться в объятья отца и вымолить прощение. Однако уже было поздно...
И вот теперь, когда после многочасового ожидания Левушка получил лошадей и покатил по тракту, слушая унылое пение ямщика, им овладела тоска. Темнело, дорога навевала печаль. Бронский припомнил благословенную метель, вынудившую его свернуть с дороги к дому мельника, где он встретил Катю. Пошлет ли судьба им новую встречу? Когда? Бронский тяжко вздохнул: верно, не скоро, ах, не скоро...
От этой мысли сделалось еще тоскливее. Левушка почувствовал холод одиночества, ощутил себя затерянным среди белой пустыни. Час между собакой и волком всегда вызывал в нем смутную тревогу и грусть. Катя не ответила на его письма. Возможно ли, что забыла? Или не смогла? А что как она посылала, но...