Волшебная нить
Шрифт:
Повисла тягостная пауза.
– Так он здесь?
– спросил, наконец, Сергей Львович, невольно озираясь по сторонам, и на лице его тотчас явилась брезгливая гримаса.
– Спит, верно, - пожала плечами Денисьева.
– Пушками не разбудишь.
Веселье угасло.
– Дети утомлены, - решительно поднялся Сергей Львович, - пора дать им покой. Левушку я увожу, будем зализывать раны, - он грустно усмехнулся.
– Управляющего пришлю, как было условлено.
"Дети" переглянулись печально: так славно они сидели и вот... Впрочем, после того, что они
Экипаж поджидал у крыльца, Бронские откланялись. Марья Алексеевна с дочерью проводили их, и тотчас разом почувствовали страшную пустоту и усталость. Возвращаясь в дом, они услышали, как кто-то поспешно взбежал наверх и захлопнул за собою дверь.
10.
"Зализывали раны" несколько дней. Сношения между Спасским и Сосновкой не было. Казалось, миновала опасность, сблизившая два семейства, и вновь возникло отчуждение. Марья Алексеевна уже не могла не понимать, что Сергей Львович не терпит Норова, и покуда тот в доме, не переступит их порога и не позволит сыну это сделать.
На другой же день после возвращения дочери, которая, наконец, приняла ванну, переоделась в домашнее платье и по наружности сделалась прежней Катей, Марья Алексеевна отважилась на решительное объяснение с Норовым.
Теперь, когда любимая дочь была дома и ей ничто уже не угрожало, Денисьева могла рассуждать здраво и думать о чем-то еще. Сергей Львович вновь занял в ее мыслях подобающее место. Разлука с ним для дамы сделалась весьма чувствительной. Однако - Норов, этот вечный Базиль! Куда его девать прикажите? Но лишаться радости видеть любимого мужчину из-за него вовсе не годится. Когда б еще что-нибудь из имения у них было, его бы отделили. Или капитал какой можно было бы выделить... Нет ничего! Марья Алексеевна сломала голову, думая, как избавиться от родственника без скандалов и оскорблений. Василий Федорович сам подсказал ей путь.
Когда собрались к обеду, бедная дама никак не могла начать этот мучительный разговор. Скандал разразился сам собой, едва только Норов заговорил с Катей. Он знал, что девушка вернулась, даже рвался "засвидетельствовать ей почтение", но Катя не впустила его к себе, а к завтраку не вышла. И вот теперь она сидела перед ним.
– Каково же тебе было у разбойников?
– осведомился дядя, поедая ее глазами. Его осведомленность несколько удивила Марью Алексеевну.
– Желала бы вам оказаться на моем месте!
– смело ответила Катя, дерзко глядя в глаза Норову.
– Катя!
– воскликнула изумленно Марья Алексеевна. Прежде никогда ее дочь не позволяла себе подобный тон в разговоре со старшими.
– Сейчас видно разбойничьи повадки, - огрызнулся Норов, не менее матери удивленный ответом.
– С теперешней-то славой женихов не сыщите. Разве только такой же разбойник соблазнится.
Тут Марья Алексеевна не вынесла. Она не стала останавливать Катю, самовольно выскочившую из-за стола, поднялась и гневно воскликнула:
– Вы забываетесь, сударь! Бедняжка и без того довольно пережила и настрадалась. И вы не смеете в моем доме обижать мою дочь! Зачем вы
– вырвалось у нее.
Норов тотчас принял несчастный сиротский вид.
– Я вернулся домой, - пробормотал он жалко.
– Или это больше не мой дом? И вот из-за этого негодного, изломавшего вам жизнь человека вы готовы прогнать меня, служившего вам верой и правдой двадцать лет?..
Норов мало не пустил слезу:
– Куда же я пойду?
– ныл он.
– Все о вашем имении пекся, своего не нажил, ни семьи, ни кола ни двора...
Марья Алексеевна дрогнула. Она не решилась высказать то, что уже готово было слететь с ее языка. Схватившись за виски, бедная дама вслед за Катей выскочила из столовой. Первый бой был проигран.
Однако после вечернего чая, когда Марья Алексеевна собралась почитать перед сном, к ней в комнату вбежала заплаканная дочь. С порога она воскликнула:
– Маменька, он подлый! Отчего он опять здесь? Отчего вы не прогоните его?
Денисьева испугалась:
– Боже, Боже, что еще случилось?
И Катя рассказала. Едва в доме стихло, Норов явился в ее светелку. К несчастью, девушка не успела запереться. Дядя вошел без стука, бесцеремонно развалился в креслах, не обращая внимания на Катин возмущенный возглас.
– Не хлопочи, я с дельным предложением к тебе, - объявил Норов развязно.
– Присядь и выслушай, потом уж открывай рот.
И начал он с оскорбительных слов, но Катя решилась молчать, пока он не выскажется, иначе не уйдет.
– Тобой после атамана всякий побрезгает, останешься в девках, - при этом слове он омерзительно хмыкнул.
– Так слушай, что я скажу.
Он сделал отвратительное предложение: ехать с ним в Тверскую губернию в роли содержанки. Там у него недурное именьице, гнездо, так сказать. Жениться на Кате после атамана он, конечно, не станет, но готов обеспечить ей вполне сносное существование, даже и роскошное, если она пожелает.
– Подглядел я тебя в этаком костюмчике мальчишеском, - расслюнявился мерзкий сластолюбец.
– Возмечтал об афинских ночах...
Тут Катя не удержалась, схватила тяжелый подсвечник и, занеся его над головой, воскликнула:
– Убирайтесь вон из моей комнаты! Тотчас же!
Ее всю трясло как в лихорадке. Норов опасливо прикрылся рукой, однако выполз из кресел.
– Ты поразмысли, а я подожду!
– кинул он, направляясь к двери.
Катя что было силы швырнула подсвечником в негодяя и едва не пробила двери. Норов успел проскочить в коридор, однако тотчас высунулся и проговорил с ехидством:
– Говорю же, атаманова шлюха! Разбойница!
– и дверь, наконец, закрылась за ним.
Девушка готова была его убить, но силы вдруг оставили ее, и она упала с рыданьями в кресла...
Выслушав дочь, Марья Алексеевна бросилась в решительное наступление. Она столь же бесцеремонно ворвалась в кабинет Василия Федоровича, представ перед ним подобно грозной Фемиде. Базиль, кажется, был изумлен подобной смелостью со стороны дамы и даже привстал из-за стола, где он изучал какие-то бумаги.