Волшебная шубейка

Мора Ференц

Однажды я читал про Аладдина, сына багдадского сапожника, и его волшебную лампу. На картинке было нарисовано, как он набивает сокровищами свою суму. При виде сокровищ я сразу же вспомнил о нашей фамильной сумке-скарбнице. Быть может, и мои предки забыли в ней одну-другую горстку жемчугов?

Скарбницу я действительно отыскал, она висела на стропиле крыши. Вытащил я её на свет и нетерпеливо запустил руку внутрь, но оказалась она набитой старыми, трухлявыми отрубями. Хотя видно по всему — не для отрубей её в своё время заводили: была она из красной кожи с зелёным кантом, расшита

всевозможными цветочками-листочками, которые, правда, к тому времени, как я её нашёл, уж осыпались, отпоролись.

Вокруг защебетали потревоженные мною ласточки, им-то я и высыпал отруби из сумы: пусть поищут в них себе мучных червяков. И вдруг среди отрубей что-то блеснуло на свету. Схватил я находку, поднёс к глазам, а она горит так, что аж смотреть на неё невозможно!

— Бриллиант! — завопил я и принялся вытирать найденное сокровище рукавом рубашки. Вблизи моя находка не шибко блестела, но на солнце она так и сверкала, так и сыпала искрами.

Но всё равно в доме нашем никто, кроме меня, за драгоценность её не посчитал. Да и я ныне уже сам знаю, что это был осколок какого-то гранёного бокала. Но тогда, едва взглянув на него, я сразу же точно определил, что это — бриллиант! И был твёрдо убеждён, что забыл его в суме кто-то из моих предков. А у старого Кюшмёди в кладе, может, и целый мешок таких драгоценных камней наберётся.

Стремглав полетел я вниз, спрятался в кустах терновника за мельницей и принялся обстоятельно изучать находку.

— Да ведь через него Страну фей можно увидеть! — вскричал я изумлённо.

Действительно, волшебное стекло превращало скромные стебли молочая в какие-то невиданные деревья всех цветов радуги. Обычные песчинки на дорожке сверкали под его лучом ну прямо как жемчужная пыль! Ползавшие по земле муравьи казались синими, а жужжавшие вокруг мухи — рубиновыми, как звёзды.

Наверное, в целом мире не было в тот час ребёнка счастливее меня. Ведь теперь я мог отправляться в Страну фей когда угодно, стоило мне только захотеть. А главное — мне нечего было бояться, что кто-то заберёт себе моё сокровище. Ведь все считали его самым обычным осколком стекла. Отец как-то раз даже пожурил меня, приметив в кармане моей праздничной одежды этот бриллиант.

— Послушай, Гергё, и чего ты таскаешь по карманам всякую дрянь? Наверное, до тех пор не кончишь забавляться этой стекляшкой, пока руку себе не порежешь?

А я, потупив глаза, смеялся про себя. Да разве я открою ему, что за сокровище эта с виду никому не нужная стекляшка?!

ГДЕ ЖИВЁТ ВЕНГЕРСКАЯ ФЕЯ?

— Ладно, — сказал отец, — с осени у тебя уже будут не стекляшки на уме, а перо да бумага.

Но мама обняла меня, и смелость снова вернулась ко мне. И я тотчас же выпалил, что не хочу быть грамотеем, не хочу учиться.

—

Так кем же ты хочешь быть?

— Искателем сокровищ! Как сын багдадского сапожника.

— Что ж, отличное ремесло, — закивал головой отец. — И где же ты собираешься искать те сокровища?

— В пещере Кюшмёди.

— Хорошо. А с чего ты думаешь начать?

Этого я и сам точно не знал. Слегка смутившись, я сказал:

— Так же как багдадского сапожника сын…

— Багдадского, говоришь? Что-то не слышал я ни о сапожнике с такой фамилией, ни о его сыне. На какой улице они живут?

Мне ничего не оставалось, как рассказать всю историю про Аладдина и его волшебную лампу. Отец выслушал её с интересом, а когда я добрался до конца, согласился:

— Вот это да! Тут уж и я ничего не могу возразить: правильное занятие ты себе выбрал — искать сокровища. Только надо изучить его как следует. И ещё: где же ты возьмёшь такую волшебную лампу?

Тут я признался отцу, что это единственное, чего я и сам ещё не знаю. В нашем доме была только одна лампадка. Но сколько я её ни тёр — так что даже кожу с пальцев содрал, — на мой зов не появился ни один волшебный дух. Даже самый крохотный, с напёрсток величиной.

— А знаешь, что я думаю? — рассмеялся отец, любовно поглаживая воротник шубы, лежавшей у него на коленях. — Какого рода-племени был твой Аладдин?

— Турецкого.

— Вот видишь! Значит, и дух волшебный, что обитал в той лампе, был у него турецкий. А венгерская фея-волшебница, она ведь в шубе живёт-обитает.

Я даже рот забыл закрыть от изумления. И как это я сам до этого не додумался?!

— Понятное дело, фея селится на житьё не в каждой шубе, а тоже только в волшебной. И помогает она только тому, кто знает с ней обращение. Конечно, тут тоже много своих хитростей да уловок есть. Но ежели хочешь, берусь я тебя им обучить.

От радости я так закукарекал, словно я теперь сам был вместо чёрного петуха.

— Постой, озорник! — погрозил мне пальцем отец. — Первая хитрость: чтобы обо всём этом ни одна живая душа на свете не знала. Даже матушка твоя. Потому, если кто узнает, что шубейка-то волшебная, она в тот же миг потеряет свою волшебную силу. Понял?

— Понял, папенька.

— Это первое. А второе: пока ты будешь эту шубу носить, ты должен всегда говорить правду. Имей это в виду. Скажешь хоть раз неправду, фея так потянет тебя за ухо, что оно у тебя длинней, чем у осла, будет. И таким навсегда останется. Ну так как? Берёшься носить такую шубейку?

— Берусь.

— Что ж, ладно. Ежели ты согласен, так и быть, сошью я тебе такую шубейку. Вот увидишь: пока ты её износишь, у тебя богатства больше накопится, чем у колдуна Кюшмёди.

— Пока изношу? — переспросил я разочарованно.

— Конечно, — серьёзно посмотрел на меня отец. — Ты что ж думал, что фея новёхонькую, прямо с иголочки шубу отдаст тебе? Ты же помнишь, что Аладдинова лампа была старая и негодная. Вот и тебе придётся ту шубейку волшебную носить, покуда она совсем с плач не свалится. А тогда-то уж и фея из неё обязательно появится и перед тобой воочию предстанет. «Что повелевает мой юный господин?» — спросит.