Волшебная сказка
Шрифт:
Действительно, Анна Ивановна говорит о Наде, и тетя Таша с замиранием сердца вслушивается в ее слова.
— Вам будет тяжело после кончины главы семейства, — своим мягким голосом говорит Поярцева, — семья не маленькая. Детям надо будет дать приличное образование; средств же на это нет. Да и, помимо этого, жизнь требует расходов. Вот я и хочу предложить вам: не найдете ли вы возможным отдать мне вашу Надю? Ну, да, отдать мне ее совсем. Я так полюбила вашу прелестную девочку, полюбила, как родную дочь, и буду заботиться о ней, поверьте. Средства позволят мне окружить ее довольством и комфортом,
Нет, больше Надя не в силах оставаться немою свидетельницею в те минуты, когда решается ее судьба, когда на карту поставлено ее благополучие, счастье! Оттолкнув от себя руки Шурки, пытавшейся удержать ее, она быстро распахивает дверь и вихрем вносится в столовую, испугав своим неожиданным стремительным появлением обеих женщин, и хозяйку и гостью.
— Тетя Таша, милая, отпустите меня! Отпустите жить совсем к Анне Ивановне! Я хочу к вам! Я хочу к вам! Возьмите меня к себе, душечка, дорогая, милая! — и Надя, как исступленная, бросается целовать руки Поярцевой.
Она вне себя. Ее щеки горят, глаза сверкают.
— Я хочу жить у вас… быть с вами… — лепечет она, как в забытье. Мне тяжело оставаться дома после смерти папаши… Я не хочу жить здесь… Увезите меня, увезите отсюда… — почти криком заканчивает она свою исступленную речь.
Тетя Таша совсем растерялась. Она буквально не знает, что делать. Едва только успели схоронить главу семейства, а семья его уже распадается на части. Что бы сказал на это покойный Иван Яковлевич, если бы был жив? На тетю Ташу жаль смотреть в эти минуты, так она несчастна, так смущена. Ей жаль огорчать отказом Надю, тем более жаль, что — кто знает? — может быть, жизнь в роскоши и довольстве и есть истинное счастье для Нади, и в то же время ей жутко подумать о том, что такой поступок был бы противен воле покойного Таирова.
И вот, в ту самую минуту, когда волнение тети Таши достигает высшего предела, с порога комнаты слышится молодой энергичный голос.
— Простите, что вмешиваюсь не в свое дело, но судьба сестры близка и мне. Конечно, было бы для нас много приятнее, если бы Надя осталась жить с нами, в родной семье, но раз она так неудержимо стремится из дома (тут голос Сережи Таирова предательски вздрагивает), то удерживать ее мы не станем. Только я буду вас очень просить от имени покойного папаши не баловать Надю. Рано или поздно я надеюсь отдать вам все, что она будет стоить вам, то есть жизнь и воспитание Нади в вашем доме. Так сделал бы папаша, если бы был жив, так должен сделать и я. Тетя Таша, соберите Надины вещи, она, наверное, пожелает уехать сегодня же, — с плохо скрытой горечью добавил, обращаясь к тетке, Сергей.
Тетя Таша с невольным уважением взглянула на племянника.
О, он вырос на целую голову сейчас, этот мальчик! И из нежных юношеских черт его лица на нее неожиданно выглянули энергичные черты его отца, выражающие суровую, непреклонную волю. И как он умно все это придумал! Даже Анна Ивановна с невольною почтительностью взглянула в это умное, энергичное юношеское лицо.
Из груди Нади вырвался вздох облегчения.
Потом сразу поднялась суета, начались сборы. Тетя Таша, Клавдия и Шурка с лихорадочной поспешностью укладывали вещи Нади в старенький сундучок. А Сережа говорил в это время Анне Ивановне, слушающей его с тем вниманием, с каким слушают речи вполне сложившихся взрослых людей.
— Сейчас у меня нет источника, из которого я мог бы платить за сестру. Но когда я окончу учение и поступлю на службу, я выплачу все, что будет стоит жизнь Надя в вашем доме. Покойный отец не разрешил бы на иных условиях отпустить сестру в чужой дом. Когда же сама Надя поступит на место, я надеюсь, что она поймет всю необходимость вносить деньги за себя. Я уверен, что она не пожелает висеть на чужой шее. Ведь так, Надя?
— Так, — машинально срывается с улыбающихся губок девочки в то время, как мысли ее особенно далеки сейчас от мыслей Сережи.
Как интересно! Как удивительно романтично все это вышло! Добрая волшебница похищает ее, маленькую Сандрильону, из дома мачехи и дает ей возможность попасть в королевский дворец. Ну, не сказка ли это? Совсем сказка!
Эта сказка продолжается и тогда, когда Надя в своем скромном траурном платьице наскоро целует благословляющую ее и плачущую тетю Ташу, обнимает брата и сестер…
— Не забывай нас, Наденька, — просит тетка.
— Приезжай почаще, — вторит ей Шурка.
— На могилу отца ездить не забывай, — наставительно и строго говорит Клавдия, недружелюбно глядя на сестру.
— Что за бесчувственная уродилась у нас эта Надя! — думает Клавдия. В самый день похорон, когда гора должно было бы сблизить еще теснее осиротевшую семью, она покидает их с таким легким сердцем… А о папаше даже и не вспоминает совсем… Черствая, холодная эгоистка! И Клавдия холодно отвечает на поцелуй сестры.
Сережа дает последние наставления Наде.
— Учись хорошенько. Вы ведь будете учить ее, не правда ли, сударыня? — почтительно, но энергично спрашивает он Поярцеву. — Ее надо подготовить хоть в прогимназию. Если позволите, я сам буду приходить заниматься с нею.
Конечно, Анна Ивановна соглашается на все.
— Как можно не доверить занятий девочки ее энергичному, умному брату? — мягко говорит она Сереже.
Но молодого Таирова не так-то легко усыпить лестью.
— Я буду приходить после гимназии ежедневно и заниматься с тобою по два часа в день, — тоном, не допускающим возражений, говорит он сестре, держа ее за руку.
За другую руку Надю тянет к себе Шурка.
— Надюша, милая, позволь мне прибегать к тебе хоть изредка, — шепотом молит она сестру. — Посмотреть на твое житье-бытье.
— Хорошо, приходи, — с высоты своего величия бросает Надя.
Печальная рожица Шурки оживляется сразу. Ей так хочется посмотреть на новую жизнь Нади в «Поярцевском дворце», как она мысленно окрестила дом Анны Ивановны. Сколько захватывающе интересного слышала она уже про него от Нади! И вот она увидит своими глазами «дворец». И осунувшееся от горя за последние дни личико Шурки уже сияет.