Волшебница Азонды
Шрифт:
– Для того, чтобы тебя выручить, пришлось сегодня подсунуть местной полиции взятку в пятьдесят галактов. В течение десяти недель твоя зарплата будет урезана до шести галактов в неделю. И старайся не ввязываться в подобные ссоры в будущем.
Барсак, естественно, был недоволен, но приходилось молчать. Истиолог был его богом и повелителем и не было способов, с помощью которых дано ему было приподнять ногу, наступившую прямо ему на горло.
Он целые ночи напролет проводил без сна, обдумывая, как сгубить этого хозяйничка цирка, но каждый раз будто погружался в ванну, весь покрываясь
Истиолог завладел им. Истиолог повелевал им, как хотел, а он хорошо служил Истиологу.
И чем дальше двигался странствующий цирк по обширному материку, тем больше богател Истиолог. Он хорошо обращался с Барсаком, часто покупал ему новую одежду, вкусно и сытно кормил. Но работу Барсак выполнял рабскую, ибо и был по сути рабом. Неделя проходила за неделей, из недель складывались месяцы.
И все же Барсака никогда не покидало желание узнать, как там «Дивэйн» обходится без него на краю Галактики, какова судьба Зигмунна, ради которого он поступился и работой, и даже своей профессией. Часто вспоминалась ему и уже давно мертвая девушка Касса. А каждая встреча с глауранцем в серебряной маске невольно наводила на размышления о Культе Волшебницы, о мертвой планете Азонда, куда отправился его побратим.
Пришла зима, а вместе с нею и много снега. Истиолог решил, что пора возвращаться в Мильярд и жить с летних барышей. По дороге в Мильярд они несколько раз останавливались в небольших городах, чтобы однодневными выставками скомпенсировать расходы на пропитание своих многочисленный тварей. Барсам устало помогал упаковывать и распаковывать ящики. Он уже почти что полюбил это сборище чудовищ, хотя и отдавал себе отчет в том, что любая из этих тварюг с радостью прикончила бы его при первой же предоставившейся возможности. Он истово молился о том, чтобы благодаря какой-нибудь счастливой случайности вырвалась бы на волю ядовитая дождевая жаба и укусила Истиолога. При этом было совершенно исключено, чтобы он преднамеренно выпустил ее с целью погубить своего господина.
Когда караван наконец возвратился в Мильярд, зима там уже была в полном разгаре. С той злополучной недели отстоя «Дивэйна» на Глаурусе прошло уже семь месяцев. Барсак похудел, под глазами легли глубокие тени, но он оставался все таким же упрямым и только сеть гипнотических повелений удерживала его.
Но теперь в чертах его лице уже можно было прочесть и приметы отчаяния, такие же, какие он увидел на лице давно уже теперь мертвой Кассы. Он зачастил в опасные районы города, надеясь на то, что случайная смерть положит предел его страданиям, и часто заходил выпить в тот самый бар, где познакомился с Кассой, занимая столик подальше от стойки и топя свое горе в гордом одиночестве.
Однажды, в самом конце зимы, когда он пропивал в этом баре одолженную трешку, открылась входная дверь, и на пороге показалась фигура в серебряной маске последователя Культа Волшебницы.
Инстинктивно все посетители бара тотчас же замкнулись в себе, надеясь остаться незамеченными, и пока приверженец Культа стряхивал снег со своей шапки, только Барсак без всякого
5
Едва переступив порог бара, приверженец Культа остановился и пепельно-серыми глазами, спрятанными за верхним краем маски, внимательно оглядел комнату, затем хладнокровно прошел мимо беспорядочно расставленных столиков и расположился на стуле, предложенным Барсаком.
– Закажите две порции покрепче, – тихо произнес последователь Культа Волшебницы.
Барсак жестом просигналил бармену, чтоб тот принес еще две кружки подогретого вина, которое он пил в тот вечер. Бармен с опаской подошел к их столику, быстро поставил вино и тотчас же попятился назад, подальше от слуги Культа, даже не осмеливаясь потребовать причитающиеся ему деньги.
Барсак внимательно присмотрелся к своему соседу по столику. Маска закрывала его лицо от уха до уха и от переносицы до верхней губы. Все, что отличало его лицо от других, это серые проницательные глаза, широкий морщинистый лоб и жесткий прогиб губ.
– Ваше здоровье, – произнес Барсак и поднял кружку, намереваясь чокнуться с гостем, но тот только хмыкнул и поднес кружку к губам.
Разделавшись с вином, он вперил пронизывающий взгляд своих пепельных глаз в Барсака и спросил:
– Вы – землянин Барсак, прислужник владельца цирка Эрспада Истиолога?
– Да. Откуда вам это известно?
– Разве это имеет какое-либо значение? Вам нравится ваш хозяин?
Барсак хрипло рассмеялся.
– Вы так полагаете?
– То, что я думаю, в данном случае не имеет никакого значения. Вы были под наблюдением, Барсак. Истиолог не случайно был направлен к вам. Мы верим в то, что переносимые страдания благотворно воздействуют на душу страждущего, душу в том смысле, какой мы вкладываем в это понятие.
– В таком случае вы проделали большую работу. Настрадался я предостаточно.
– Нам это известно тоже. Почему вы не убили Истиолога?
– Потому… потому… – Барсак силился выразить словами то, что проделал над его психикой Истиолог, но эти же самые наложенные Истиологом запреты, не позволяли ему оформить свою мысль в соответствующих выражениях. – Я… я… просто не могу говорить об этом.
– Блокировка речи? Истиолог силен в подобных штуках. Вы бы хотели убить Истиолога?
Барсак промычал нечто бессвязное, словно глухонемой.
– Разумеется, хотели бы. Но вы не в состоянии это сделать. Истиолог наложил запрет в вашем сознании. Верно?
Барак кивнул, не в силах сбросить с себя охватившее его глубокое оцепенение.
– Вы были бы очень рады, если бы кто-то другой сумел бы убить Истиолога вместо вас?
Капли пота выступили на лбу Барсака. Разговор шел вдоль самой кромки запретной зоны, установленной Истиологом в его разуме. С невероятным трудом, фактически даже каким-то чудом ему удавалось поддерживать этот разговор на эмоциональном уровне, то есть посредством внешних проявлений испытываемыми им чувств.
На последний вопрос выражение его лица было утвердительным.