Волшебница на грани
Шрифт:
Генрих смотрел на меня с искренней заботой. Я вдруг поняла, что эта забота мне приятна. И сам Генрих тоже. Он нравился мне — я не имела глупой привычки прятаться от своих чувств и всегда принимала их такими, какие они есть.
— Мне правда было страшно, — призналась я. — И спасибо вам, что вы не смеялись надо мной.
Генрих выглядел удивленным.
— Тут не над чем смеяться. У всех свои страхи, — сказал он. — Знаете, у нас пять лет назад появилась удивительная вещь, синема. Это такой экран, на котором показывают движущиеся картинки из аппарата. Вы не представляете,
Я невольно улыбнулась.
— В моем мире такое тоже есть. И люди тоже испугались в первый раз.
— Ну вот. Страх нас может ждать в самых неожиданных местах, и смеяться над ним лучше потом, а не в процессе, — сказал Генрих и поинтересовался: — Вас не укачивает? Может, перекусим?
Я посмотрела на корзиночки из теста, в которых красовались розоватые ломтики мяса с овощами, и невольно почувствовала голод.
— Отличная мысль, — согласилась я. — Пойду пока… носик припудрю.
Санузел располагался в стороне от пассажирского зала. Потянув на себя дверь с изображением дамы в пышном платье и с зонтиком, я оказалась в роскошной уборной с зеркалами, сверкающими раковинами и картинами на стенах. Отдельная кабинка была пуста. Моя руки под шипящей струей зеленоватой воды, пахнущей яблоком, я думала о том, что никогда не хотела никаких приключений.
И вот лечу на дирижабле в компании принца. Лечу охотиться на здешнего доктора Менгеле.
И даже надеюсь вернуться живой.
Я оторвала от большого рулона кусок бумажного полотенца, вытерла руки и бросила его в корзину. Надеяться на лучшее — что еще нам остается? Что еще может удержать нас на плаву?
Корзина вдруг дрогнула, упала и покатилась по полу, рассыпая скомканную бумагу. По полу мелькнула огненная комета и развернулась — выбросила когтистые лапки, щелкнула хвостом, украшенным шипами, раскинула круглый алый воротник вокруг треугольной головы. Существо было похоже на плащеносную ящерицу — вот только от них не летят во все стороны темно-синие брызги, прожигающие плиты на полу.
Ящерица распахнула пасть, зашипела и плюнула в меня синим.
Кажется, я закричала.
Плевок ударил в раковину справа от меня, и сверкающий фаянс задымился. Я скользнула в сторону, в панике прикидывая, чем можно ударить или накрыть гадину.
Может, заманить ее в кабинку? А самой бежать и звать на помощь?
Еще один плевок пропалил подол моего платья. Насколько удобнее было бы в джинсах!
Откуда она вообще тут взялась? Я понимала, что ящерица может пробраться на борт дирижабля просто так. Но что-то подсказывало мне, что здесь не обошлось без помощников.
Напала-то она именно на меня. Ту даму в зеленом платье, которая вышла отсюда передо мной, ящерица не тронула.
Может, я пахну по-другому? Раздражаю ее? Или пугаю? Поди знай, какие привычки у здешних ящериц.
— Помогите! — заорала я во всю глотку и, вспомнив одну неприятную историю, прокричала: — Пожар! Горим!
Редко кто бросится спасать девушку из лап маньяка, который схватил ее возле лифта.
Был случай убедиться.
Ящерица разразилась отвратительным писком и затопала ножками, готовя очередной плевок. Платье дымилось. Я попробовала было обежать эту тварь и вырваться в коридор, но ящерица проворно отрезала мне путь. Кажется, она даже увеличилась в размерах.
Зеркало, подумала я, можно попытаться сбежать отсюда через зеркало.
И куда я попаду? В камеру Генриха или ту комнату, в которой меня держал Андерс?
— Спасите! — крикнула я, и ящерица выдала целую очередь плевков.
Платье загорелось. В ту же минуту открылась дверь, в туалет заглянул стюард и, пробормотав что-то исключительно удивленное и неприличное, задал деру. Хотелось надеяться, что он звал на помощь. Задыхаясь от ужаса и боли, я выбросила руки перед собой, словно пыталась оттолкнуть ящерицу или заслониться от нее, и увидела, как от пальцев разливается голубое зарево.
Последним, что я увидела перед тем, как рухнуть на пол без сознания, была визжащая ящерица, окутанная огнем.
— Осторожно, осторожно. Вот так.
Голоса доносились до меня словно через слой ваты. Я лежала, и лежать было мягко.
Значит, все кончилось?
— Подержите вот тут. Надо смазать.
Прикосновение к колену было прохладным, но за прохладой пришло такое жжение, что я с криком села на койке. Немолодой мужчина в черном мундире с силой удержал мою ногу и произнес, отчеканивая каждую букву:
— Лежите, миледи! Еще немного!
Я увидела на колене толстый слой мази: под ним было черное и красное, и от одного взгляда меня повело в сторону, и я едва не упала с койки. Генрих поддержал: он, оказывается, сидел рядом и смотрел, как врач — я подозревала, что мужчина в мундире был именно врачом — наносит мазь.
— Что случилось? — прошептала я, глядя на Генриха и видя, что он страшно испугался, и этот страх только сейчас начинает разжимать пальцы.
— Беленский огненный змей, — ответил врач. — Я понятия не имею, как он пробрался на дирижабль. Но он несколько раз плюнул в вас, миледи, вы горели.
Черное и красное под мазью на глазах становилось меньше. Теперь чувствовала едва уловимое покалывание. Через несколько мгновений врач провел по колену губкой, и я увидела абсолютно чистую розовую кожу без малейшего следа ожога.
— Спасибо вам, — искренне сказала я. — А что со змеем?
— Вы его испепелили, миледи, — сообщил врач. — Направленный магический удар такой силы, что дирижабль едва не сошел с курса. Кстати, — он снял очки, убрал их в карман и принялся складывать банки и склянки в распахнутую пасть саквояжа. — Рекомендую вам сделать пометку в паспорте о том, что вы волшебница. В халифатах к этому относятся беспечно, а вот фаринтцы предпочитают знать, с кем имеют дело. Капитан поставит печать.
— Хорошо, — согласилась я, и доктор вышел. Генрих помог мне лечь, набросил на меня покрывало, и я вдруг окончательно поняла, что все это время была в одном белье.