Волшебник Хуливуда
Шрифт:
– Значит, такое бывало?
– Что да, то да. Люди умеют использовать чужие снимки в своих интересах.
– И как же, конкретно?
Внезапно она улыбнулась, словно весь этот разговор был не более чем безобидной светской беседой.
Вам известно, что некоторые мексиканские и центрально-американские племена верят, что, фотографируя человека, у него крадешь душу? Что вы на это скажете?
– Это понятно.
Он накрыл ее руку своей.
Она резко отдернула руку и шлепнула себя по виску с такой яростью, словно влепила ему тем самым символическую пощечину.
– Не надо, – сказала она. –
Он откинулся в кресле.
– Я не собираюсь расплачиваться с вами немедленно. Я рассчитаюсь с вами, когда ваша работа меня удовлетворит. Понятно?
Если уж это нельзя назвать кокетством, то что же еще?
– Понятно, – бесстрастно произнес он, после чего улыбнулся.
– Да вы ведь на это и не рассчитывали, верно?
– Нет, конечно. Не рассчитывал.
Она встала из-за столика, подошла к высокому шкафчику, почти сплошь завешенному фотографиями мальчика. Она встала так, что ее голова оказалась рядом с одной ее фотографией, висящей на стене.
Ему показалось, будто она ждет от него какой-то реакции.
– А кто этот мальчик?
– Он был моим сыном.
– Был?
– Он умер.
Прядка опять упала ей на лоб, но на этот раз она не смахнула ее. Она стояла, глядя на него во все глаза.
– Прошу прощения, – пробормотал он. – Расскажите мне про разрисованный череп.
Он решил сменить тему разговора, чтобы не причинять ей ненужных страданий.
– Он достался мне в Мексике, – сказала Дженни. – Вы были в Мексике?
Он подобрался, заморгал – она могла бы поклясться, что заморгал, – но этот человек умел быть спокойным и невозмутимым, – и в этом она могла поклясться тоже, – поэтому он сразу же взял себя в руки, так ничего и не выдав никому, кто бы ни глядел на него с тою же пристальностью, что и она.
Только в пограничных городах. Тихуана, Но-галес.
– А в глубь страны никогда не забирались? Скажем, в Чихуахуа?
– А вы именно там и жили?
– Нет. Просто это был ближайший город, который более или менее можно было назвать городом. Дважды в год я ездила туда за покупками. Мы жили, то есть мы с сыном, выше в горах. Жили среди индейцев. Они и преподнесли мне голову.
Они пристально глядели друг на друга, осознавая, что за внешне непринужденной беседой имеется скрытый подтекст, подобно тому, как люди, готовящиеся вступить в любовный акт или убить друг друга, разговаривают на нескольких уровнях одновременно.
– Я расписала череп оленя, который нашла, – пояснила она. – После этого индейцы начали носить мне черепа животных, чтобы я их расписывала. Олени, ягуары, дикие кошки, и так далее. Просили расписывать их соответствующими символами. Они, знаете ли, верят в духов.
– Понятно, – улыбнулся он.
Теперь ему и впрямь стал чуть более понятен ее страх перед фотографированием и перед тем, что ее снимки могут попасть в чужие руки.
– А потом они стали дарить мне черепа, которые я расписывала и продавала в туристических лавках в Чихуахуа.
– Я не совсем понимаю. Вы говорите то о черепах, то о головах, – тихо полуспросил он. Однако в его голосе чувствовалась некая серьезность, словно он был профессором, требующим от студентки на экзамене максимально четких формулировок.
– Через какое-то время они
– А голова? Человеческая голова, о которой вы упомянули? Ее вам тоже принесли только что отрубленной?
Она надолго замолчала, отвернулась от него, хотя и продолжала следить за ним краешком глаза.
– Это была голова человека, совершившего чудовищное злодеяние. Его казнили жители деревни.
– Казнили без суда?
Она улыбнулась, продолжая искоса поглядывать на него.
– Сомнений в его вине не было.
– А в чем она заключалась?
Она помедлила, затем, окончательно отвернувшись от него, шлепнула себя по виску.
– Он похищал детей. Похищал детей, переправлял через границу и продавал. И мне принесли его голову. У меня не было права отказаться. Это был многозначительный и великодушный жест, потому что моего сына тоже похитили.
– А вы сказали, что он умер.
– Тела детей нашли на обочине дороги. Похитители убили детей и бросили их. Возможно, когда они поняли, что индейцы пустились в погоню, шансов на то, чтобы уйти с детьми у них уже не было. Когда тела нашли, их уже объели хищные звери.
– А похитителей было несколько? И индейцы настигли и обезглавили лишь одного из них?
– Непосредственных похитителей было несколько. А заказчика похищения там никто не видел.
– А властям заявили?
– Чего ради? Да и что предприняли бы власти? Похитители крали детей из индейских селений в горах. Услышав об этом, представители властей просто-напросто пожали бы плечами. И, кроме того…
– Да?
– Индейцы уже убили одного из похитителей. И боялись, что власти возьмутся за них самих. Они там, как вы можете себе представить, люди темные. Они различают добро и зло, различают справедливость и несправедливость, но суд, прения, разбирательство, – все это не про них.
Он убрал лупу, закрыл футляр, поднялся с места.
– Жаль, что так вышло со снимками. Давайте еще разок попробуем.
Он сделал несколько шагов по направлению к двери, затем остановился.
– А живя среди индейцев, вы сами верили в духов? – спросил он. – Верили в колдовство?
Она посмотрела на него широко раскрытыми глазами. У нее перехватило дыхание.
– На вашем месте, – сказал он, – я бы сжигал каждую волосинку, остающуюся на гребешке. Сжигал бы обрезки ногтей и зеркала занавешивал бы.
Он насмешливо улыбнулся, излагая ей азы противодействия силам черной магии.
И вдруг из его «дипломата» раздался звон, сперва напугав, а затем рассмешив их обоих.
– Мой радиотелефон, – сказал он. – Возьму трубку уже на улице.
После его ухода ее начало трясти. Она не знала, не слишком ли себя выдала, подстроив ему ловушку в расчете на какое-нибудь неосторожное высказывание с его стороны. И она по-прежнему далеко не была уверена в том, что теперь, по истечении десяти лет, нашла именно того человека, на которого охотилась. Был, правда, способ на все сто процентов убедиться в том, что заказчиком тогдашнего похищения детей является именно он. Похититель, которому позднее отрубили голову индейцы, успел сказать им, что на ягодице у заказчика родимое пятно в форме паука.