Волшебник не в своем уме
Шрифт:
Женщин в таборе оказалось несколько. Они появились из кибиток и окружили незнакомцев. Именно женщины взяли на себя заботу о Гаре и Джанни.
— Пойдемте, бедолаги, — сказала одна из них, а другая подхватила:
— Наверное, вы полумертвые от голода и холода.
Гар, испугавшись, потянул было Джанни назад, и Джанни пришлось снова успокаивать его.
— Хорошие тети, Гар. Смотри! Хорошие, добрые! — Он пожал руку одной из молодых женщин, заметил, как она хороша собой, и пожалел, что нельзя позволить себе большего. Тут его озарило, и он коснулся рукой ее темно-рыжих волос, непокрытых платком. — Можно?
Женщина посмотрела на него
— Мягкие. Теплые.
Женщина в испуге вытаращила глаза и, как только Гар поднял руку, испуганно отступила.
— Он ничего тебе не сделает, — заверил ее Джанни. Женщина не без опаски вернулась и сказала:
— Один разок, не больше.
Гар опустил руку на ее голову, провел ею по волосам и озарился блаженной улыбкой.
— Теплые, мягкие! Кролик!
Весь табор дружно расхохотался, а громче всех — «кролик». Женщина поймала Гара за руку и удержала за запястье.
— Эй, крольчиха! — крикнул один из молодых мужчин.
Другой подхватил:
— Крольчиха, можно и мне тебя погладить?
Но тут другая девушка фыркнула:
— Вот уж тоже мне — «крольчиха»! Скажи ему, пусть и не думает, Эсмеральда!
— Вот-вот! — воскликнула старуха-цыганка. — А то он еще и на ручки тебя захочет взять!
Вот так, смеясь и шутя, женщины подхватили оторопевшего Гара под локти и повели к ручью, что протекал неподалеку. Там его вымыли, отерли и нарядили в цыганскую одежду. Им, как и Медаллии, пришлось при этом проявить чудеса изобретательности. Гар был в ужасе. Он таращил глаза, сверкал белками, то и дело в испуге поглядывал на Джанни, но тот искренне наслаждался заботой цыганок и это немного успокоило Гара. Наконец, когда они поели супа и хлеба, а женщины перевязали самые опасные раны, они отправились следом за цыганами за кибитки. Джанни обменивался шуточками с девушками, которые выглядывали из окошек фургонов, чтобы пококетничать с ним. Они называли его «Джорджио», но это можно было стерпеть, лишь бы только ополоумевший великан оставался спокоен. Он решил остаться Джорджио до тех пор, пока к Гару не вернется рассудок.
В эту ночь они спали под кибиткой, но куда более уютно, чем в прошлый раз. Цыгане дали им теплые одеяла. В голове Джанни проносились события прошедшего дня, он как бы снова слышал смех и разговоры, болтовню во время еды и видел цыганские жаркие танцы. Он так жалел о том, что полученные ссадины и ушибы не дают ему присоединиться к танцующим. Девушки-цыганки были так хороши, когда раскачивались и извивались в танце! А теперь кибитки стояли кругом, и весь табор расселся вокруг костра. но они с Гаром, смертельно утомленные, добрели до кибитки и улеглись спать под нею, а цыгане заговорили на своем языке, которого Джанни не понимал. Приглушенные голоса, слова, из уст женщин звучавшие дивной музыкой, мало-помалу убаюкали его, и он уснул, как только смежил веки, и почувствовал, как вновь обволакивает его теплая тьма, но сил у него хватило только на то, чтобы мысленно пожелать узнать, о чем говорят цыгане...
Ты и вправду хочешь это знать? — спросил слишком знакомый голос, и из мрака протянулась к нему нежная тонкая рука, а в ней была зажата маленькая тоненькая палочка с шариком на конце. Она коснулась лба Джанни, и тот неожиданно для себя обнаружил, что понимает, о чем говорят цыгане...
— Да,
— Да, зачем ей это, Гайлс? — подхватила другая. — Она и так знает обо всех наших планах.
— Это верно, Патти, — отозвался Гайлс. — Но быть может, она боится, что мы попытаемся арестовать ее или даже...
— Чушь и чепуха! — фыркнула Патти. — Чтобы агенты АППИСа ополчились против своей соратницы только из-за того, что она с нами не согласна? Не поверю!
— Не просто не согласна, — угрюмо проворчал другой мужчина. — Нельзя забывать о том, что она может ставить нам палки в колеса.
— Не может этого быть, Морган! — сказала женщина постарше с искренним возмущением. — Она ушла только потому, что больше не хотела сотрудничать с нами, она так и сказала — но не для того же, чтобы нам мешать!
— А откуда нам знать? — отозвался Морган. — И потом: откуда ей знать, что мы не пожелаем помешать ей помешать нам? Нет, Розали, будь я на ее месте, я бы непременно подослал к нам лазутчика.
— Ты — да, — согласилась Розали. — Но ты во все времена был несколько параноидален, Морган. А вот Медаллия этим никогда не страдала.
Джанни стал гадать, что такое «параноидален».
— Нет, у Медаллии своя паранойя тоже есть, — возразила третья женщина. — Иначе бы она не увидела в наших планах угрозы, в то время как мы всего-навсего стараемся помочь этим несчастным местным жителям.
Несчастным местным жителям! Джанни охватило возмущение. Он понадеялся, что женщина не имеет в виду его в частности и пироджийцев вообще. И потом, кто они такие, эти цыгане, что позволяют себе называть горожан «несчастными»!
— Цыганское обличье — лучшее прикрытие для нас, — заспорил Морган. — Оно позволяет нам перемещаться по Талипону в любом направлении, к тому же мы всегда можем нарядить агента в ту одежду, которую принято носить в том городе, куда мы желаем проникнуть. Это дает нашим людям возможность воздействовать на горожан. Почему же этим самым не может заниматься и Медаллия?
Обличье? Так, значит, они были не настоящими цыганами? И тут Джанни неожиданно вспомнил, что о цыганах он впервые услышал, когда ему исполнилось одиннадцать лет. А были ли они — настоящие цыгане? Или они все были вот такие, фальшивые?
— Медаллия всего-навсего сомневалась в том, правы ли мы вообще, — упрямо заявила Патти. — Правы ли мы в том, что пытаемся вытянуть эту планету из Темных веков. Она понимала все преимущества Ренессанса, который зарождается здесь, на Талипоне, но испытывала сомнения в справедливости попыток обращения всех этих людей к современной жизни, с высокоразвитой техникой и светской идеологией.
Эсмеральда кивнула:
— В конце концов их предки прилетели сюда именно для того, чтобы обо всем этом забыть.
— Нет, — возразил Морган. — Она думала, наша ошибка в том, что мы пытались убедить аристократов в целесообразности объединения. Но как еще мы можем уговорить их прекратить непрерывные междоусобицы?
— Да, это достойная цель, — сказала Розали. — Но разве не еще больше прольется крови, если они убедятся в том, что у всех них — общий враг?
— Но как еще добиться их объединения? — всплеснул руками Морган. — О, я знаю, Ллевеллина, ты по-прежнему думаешь, что нам следует попытаться подтолкнуть их к религиозному возрождению. Но аристократы считают, что религия и жизнь — это разные вещи, а не нечто единое!